Духовный символизм Ф. М. Достоевского

Причиной грехопадения является расположение человека к страстям тщеславия и сластолюбия. Стыдясь своего греха, мы прикрываемся самооправданием. Самооправдание – это путь к гибели. Бог же даровал иной, спасительный путь, одев человека в кожаные ризы. Так в нас возникает закон плоти, который есть смерть. Этот закон противоборствует закону духовному, который есть жизнь. Умерщвление плоти означает жизнь, и, напротив, услаждение плоти рождает смерть: «Первозданные Адам и Ева устыдились друг друга, увидев себя нагими; так и мы, утратив непорочность незлобия в духе, стыдимся друг друга в совести. Тогда сшиваем себе одежду из листьев смоковницы: облекаясь пустыми словами и образами лживого словооправдания. В противоположность мягкой одежде из листьев, Господь устраивает нам суровую одежду из кож, знаменующую жительство подвижническое, и говорит: в терпении вашем стяжите души ваши (Лк. 21: 18). Он преподает наставление, соответственное данной одежде: сберегший душу свою в злопомнении или в каком другом грехе, погубит ее: а потерявший душу свою, не позволяя ей ни злопомнения, никакого другого греха, в жизнь вечную сохранит ее» [Игнатий (Брянчанинов), 2014, Творения, т. 4, 161].

Напомним, что эпиграфом к «Карамазовым» Достоевский взял слова Христа о зерне: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12: 24). Процитированные прп. Марком слова Христа о душе раскрывают мысль о зерне: «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Мф. 10: 39).

Таким образом, в романе изображается человеческая душа на пути спасения или гибели в подробностях духовного содержания этого пути.

Духовный путь Мити связан с действием в нем сластолюбия. Как говорит герой сам о себе, он «любил разврат, любил и срам разврата» (14; 100). Митя стыдится греха: он испытывает чувство унижения и позора, но не борется с грехом, а прячет его, прячет за словооправдание. Таким словооправданием для него служит признание за собой благородных мыслей, чувств и поступков. Так, он соблазнил девушку, но оправдывает себя тем, что никому об этом не рассказал: «Заметь, что я никому не сказал, не ославил; я хоть и низок желаниями и низость люблю, но я не бесчестен» (14; 101). Он пытается овладеть Катериной Ивановной при помощи денег, но и тут оправдывает себя: «Слушай: ведь я, разумеется, завтра же приехал бы руку просить, чтобы все это благороднейшим, так сказать, образом завершить и чтобы никто, стало быть, этого не знал и не мог бы знать. Потому что ведь я человек хоть и низких желаний, но честный» (14; 105). Самооправдание и становится тем началом, которое не дает герою встать на путь исправления, покаяния. Именно самооправдание водит Митю по кругам, так что всякий раз, когда он пытается выйти на спасительную дорогу, его ожидает тупик. Такой тупик и описывается в романе, когда поиски денег – трех тысяч, – на которые он надеется, становятся ложным маяком. Причины появления ложной цели скрываются в самооправдании: «Узнай же, Алексей, что я могу быть низким человеком, со страстями низкими и погибшими, но вором, карманным вором, воришкой по передним, Дмитрий Карамазов не может быть никогда. Ну так узнай же теперь, что я воришка, я вор по карманам и по передним!» (14; 110)

Митя не может принять, что в его душе нет даже островка чистоты, что даже честность/благородство, что он считал в себе высоким началом, им предана. Доказать всем и, прежде всего самому себе, что он честен – вот что толкает героя на поиски денег. Желание скрыть черноту своей души от людей и от себя не дает герою встать на путь деятельного исправления – покаяния. Плоть в герое оживлена, а душа, страдая тяжким недугом, влечется к гибели.

Но потрясения ночи, когда убили Федора Павловича, арест и выдвинутое против него обвинение в убийстве отца становятся ударом судьбы, подвигают героя на покаяние: «Принимаю муку обвинения и всенародного позора моего, пострадать хочу и страданием очищусь!» (14; 458) Он видит сон про дите, и во сне его охватывает состояние умиления (14; 457).

Достоевский точно изображает первые признаки покаяния. Как пишет свт. Игнатий (Брянчанинов), выражая святоотеческий опыт, умиление есть первое духовное ощущение, указывающее на прикосновение к душе благодати Божией: «При истинно духовном подвиге благодать Божия, насажденная в нас Святым Крещением, начинает исцелять нас мало-помалу от слепоты духа посредством умиления. В противоположность состоянию слепоты мы начинаем входить в состояние видения» [Игнатий (Брянчанинов), 2014, Творения, т. 2, 421].