У Мити есть то, чего нет у Ивана – старший брат всегда обращен к Богу: «Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я все-таки и твой сын, Господи, и люблю тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя и миру быть» (14; 99). Митя, так же, как и Иван, встает перед тайной Божьего мира (тайна, например, в том, что идеал Мадонны
может переходить в идеал содомский), но если Иван бунтует, то Митя тайну принимает, в чем выражается его смирение. Важно и то, что Митя изначально признает свою вину: «Я, брат, это насекомое и есть…» (14; 100) Ему, в этом смысле, мало дела до других. Иван, напротив, винит Бога, людей, но не себя. Даже тогда, когда, казалось бы, герой решается принять кожаные ризы страдания и терпения и рассказывает на суде об истинном убийце Федора Павловича, он не выдерживает прилюдного позора признания собственной вины. Самое главное, он не может смиренно принять свою вину, принять то, что он хуже всех и в момент признания начинает обвинять и других: ««Убил отца он (Смердяков. – С.Ш.), а не брат. Он убил, а я его научил убить… Кто не желает смерти отца? – «Вы в уме или нет?» – вырвалось невольно у председателя». – «То-то и есть, что в уме… и в подлом уме, в таком же, как и вы, как и все эти… р-рожи!» – обернулся он вдруг на публику. – «Убили отца, а притворяются, что испугались, – проскрежетал он с яростным презрением» (15; 117) Я плохой, но не хуже других – вот что означает речь Ивана.Тем самым, в образе Ивана Достоевский изображает путь человека, который так и не смог принять кожаных риз
страдания, крестного пути, от Бога. Изображены и конечные результаты пути самооправдания: человек попадает в зависимость от дьявола. Дьявол доводит человека до отчаяния. Ивану черт внушает мысль, что тот является убийцей отца – чем и ввергает героя в отчаяние, которое заканчивается сумасшествием. Алеша пытается помочь, убеждает брата, что не он убил, но без покаяния, без взыскания помощи Бога Иван так и остается наедине со своей диалектикой ума, переходящего от одного помысла к другому и обратно, что и рождает сумасшествие.* * *
В ПМ к роману «Преступление и наказание» Достоевский сформулирует важнейшее положение христианского вероучения о необходимости страдания. С другой стороны, ясного и четкого понимания природы страдания у него в это время нет: писатель называет страдание, в стиле органического символизма, законом планеты
и связывает его со счастьем. В ходе работы над романом Достоевскому открывается связь страдания с покаянием, о чем свидетельствует финал произведения. Изображение пути человека к Богу через страдание раскрывает глубины внутреннего человека – так рождается и выражается стиль духовного символизма. История романа символически соотносится с евангельским повествованием о воскрешении Лазаря: в человеке может и должен воскреснуть внутренний человек, человек духовный. Воскрешение невозможно без покаяния, и уже в «Идиоте» тема покаяния станет центральной.Изначальная мысль романа заключается в создании образа «вполне прекрасного человека». Разрабатывая образ, писатель задается вопросом: какое дело может быть для такого человека главным. Таким делом становится спасение ближнего – так Достоевский подходит к вопросу о покаянии. Но только подходит, так как покаяние он видит как восстановление, реабилитацию
. Реабилитация и покаяние означают не одно и то же. В покаянии происходит выход человека из его естественного состояния в пространство встречи с Богом; покаяние означает начало духовной жизни, рождение внутреннего человека. Под реабилитацией, в духе антично-ренессансной философии, писатель понимает восстановление в человеке заложенной в его природу гармонии. Но Достоевский этой разницы в начале работы над «Идиотом» не улавливает. В стиле структурного символизма написана первая часть: приезд князя Мышкина из Швейцарии в Петербург символизирует пришествие Христа на землю. Люди притягиваются к духовной красоте князя и тем спасаются. Но после первой части, когда пришло время художественного изображения процесса реабилитации, работа заходит в тупик. Достоевский отказывается от идеи изображения реабилитации и вводит сюжет, связанный с платонической рыцарской любовью. Писатель начинает критически изображать то, что было частью его самого и с чем в ходе работы над «Идиотом» он расстается – это светский вариант христианства, христианства умозрительного, христианства без церковной дисциплины.