В первую очередь Делёз не был политическим, а тем более политизированным мыслителем. И машина абсурда, сборке которой он содействовал, была использована в политических целях другими, менее добросовестными силами. Благодаря серии книг, посвященных классикам западной философии, Делёз приобрел репутацию академического философа. Он исследовал применимость к нашему современному состоянию идей Спинозы, Канта и Ницше. Но главный трактат Делёза «Различие и повторение», опубликованный в 1968 г., раскрывает истинную природу его мышления, состоящего в пережевывании слов из названия.
Название работы косвенно отсылает к Хайдеггеру, чье «Бытие и время» было откровением для философов поколения Сартра. Ведь оно, казалось, возрождало древний вопрос о бытии – вопрос о сущем как таковом, как сформулировал его Аристотель, – и применяло его непосредственно к жизни в современном мире: к проблемам бытия здесь и сейчас. Работа Хайдеггера, по крайней мере в этом отношении, вдохновляла Сартра при написании великого «Бытия и ничто» и – позднее – Алена Бадью при создании «Бытия и события». Делёз хотел заменить идею бытия и связанные с ней понятия сущности и тождества концепцией различия. И он перенял у Ницше представление о том, что время должно быть каким-то образом преодолено «вечным возвращением» всего, что происходит. Другими словами, повторением, встроенным глубоко в порядок вещей. Следовательно, «Бытие и время» становится «Различием и повторением». По крайней мере так я это понимаю.
Делёз утверждает, что западная мысль до сих пор руководствовалась понятием тождества, и оно должно теперь уступить место различию. Что именно это значит? Различие и тождество (неважно, количественные или качественные) взаимно определяют друг друга, и тот, кто развивает один концепт, неминуемо раскрывает и другой. Однако со времен Аристотеля тождество (равенство предмета, явления с самим собой) рассматривалось как логически первичное по отношению ко всем предикатам, включая предикат различия. Поэтому предпосылкой для тождества выступает индивидуация, акт выделения чего-то как объекта референции. Размышления над этим привели Канта к выводу, что основными объектами индивидуации являются пространственно-временные субстанции. И хотя в последнее время интерес к доводам Канта возобновился в работах Стросона, Куайна, Уиггинса и Крипке, Делёз (который часто намекает на то, что прочитал всё) не упоминает эти интересные исследования с ясной аргументацией. В свете этой традиции можно задать вопрос: как различие может лишить тождество его фундаментального положения в установлении структуры референции? Что, если бы различие стало важнее тождества и отличаться от других предметов, а не быть тождественным определенной вещи считалось бы первичным способом бытия?
Эдриан Мур говорит, что Делёз обращает внимание на позитивные различия, характеристики объекта, в отношении которых различие невозможно определить как качественное, поскольку оно само по себе является базовым фактом. Так, в случае «интенсивных» величин, таких как тепло и холод, два объекта могут различаться, даже если все качества у них общие. Например, оба предмета горячие, но один горячее другого. Однако это никак не способствует выводу о том, что «различия» могут обеспечить новое основание для онтологии, или новое понимание базового способа существования вещей. Чтобы приписать эти интенсивные качества объекту, по-прежнему нужен акт индивидуации, который сообщает, о
Тезис Делёза выдвигается как в высшей степени подрывной: нас посадили в клетку тождественности, но мы были выпущены в мир различия! Но действительно ли это нарушает весь предшествующий ход западной метафизики, и если да, то каков эффект? Язык Делёза окутывает эту тему такой таинственностью, что невозможно сказать: