Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых

Заратустра – темный предшественник вечного возвращения. Вечное возвращение как раз и исключает все инстанции, пресекающие различие, прекращающие его передачу, подчиняя его учетверенному гнету репрезентации. Различие вновь завоевывается, освобождается лишь силой, т. е. посредством повторения в вечном возвращении. Вечное возвращение исключает все делающее его невозможным, делая невозможным передачу различия [Ibid., p. 373; Там же, с. 359].

Стоит повторить последнее предложение несколько раз, чтобы почувствовать, как странно, совершенно вне досягаемости мерцает в нем смысл, а затем уносится мистическим порывом холодного воздуха, как только мы обнаруживаем, что вечное возвращение на самом деле делает невозможным то, что делает невозможным его.

Кстати говоря, ни, вероятно, Делёз, ни, конечно же, его последователи не посчитали бы за критику характеристику его работ как бессмыслицу. Сразу же последовал бы ответ, что в «Логике смысла» и других трудах он очевидным образом бросает вызов различию между смыслом и бессмыслицей, показывая, что подлинная функция речи выразительная, а не репрезентативная. Поэтому бессмыслица – это такая же нормальная сторона общения, как и то, что обычно зовется смыслом[96]. Делёз призывает читать «Логику смысла» как психоаналитический роман. В этой книге он настолько тщательно заворачивает каждое предложение само в себя, что эту оболочку редко можно вскрыть при помощи инструментов логики. Сомневаюсь, что Делёз возразил бы против моего описания его стиля как машины абсурда. И все, о чем я пишу в этой главе, может быть воспринято истинным делёзианцем как форма похвалы.

Тем не менее стоит немного поразмыслить над последним процитированным кусочком текста. (Делёз пишет без параграфов. Его страницы похожи на утесы, от которых можно отламывать куски, дабы, минуя зубчатые края, пробиться к основной горной породе.) Красочный призыв к «вечному возвращению» Ницше представляет собой не метафизический тезис. Это увещевание жить так, как если бы все вечно повторялось. Может быть, живя таким образом, я «освобождаю» различие. Но, конечно же, не на это были направлены речи Ницше. Он призывал нас жить по-другому, чтобы не терять своей индивидуальности, идентичности, чтойности, знания глубинной и ничем не заменимой тождественности «Я». На протяжении жизни Ницше занимало именно тождество, а различие интересовало только как наиболее яркий признак его наличия.

Но кое-что важное в утверждениях Делёза все же есть. Во всех человеческих обществах люди были обеспокоены временем. Вещи возникают и исчезают, но ни одно человеческое общество никогда не принимало этого факта. Везде и во все времена люди верили, что есть путь в вечность, выход из времени туда, где ничего не изменяется и все пребывает в состоянии внутреннего покоя. И ключом к этой двери является повторение. Это то, что дают ритуалы, священные слова и места. Молитвы, песнопения, костюмы, шаги и жесты должны быть в точности повторены. Им не дается никакого объяснения, за исключением того, что так принято.

Иногда, читая Делёза, я думаю, что его занимает нечто вроде этого. А именно первичный религиозный опыт, в котором повторение используется как образ вечности. Однако он никогда не говорит именно это. Мысль слишком проста, чересчур близка к человеческим реалиям, излишне очевидна, чтобы заслуживать его внимания. И хотя эта идея подразумевается здесь и там, она подобна водам, которые залегают в геологическом пласте и которым никогда не попасть в чистый, прозрачный водоем на поверхности.