Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых

Парижская машина абсурда производила обстрел буржуазной культуры, перебрасывая глыбы непроницаемого новояза через крепостные стены на главную площадь осажденного города. Идея состояла в том, чтобы искоренить саму возможность диалога, лежащую в основе гражданского общества. Утонченные идеи относительно закона, конституции и гражданского порядка, способы, которыми люди договариваются о правах и обязанностях, проявляют уважение к оппонентам и достигают компромисса, подверглись бомбежке матемами, были «детерриториализированы» и погребены под обломками великого События. В битве, продолжающейся уже около века, за овладение культурой посредством определения интеллектуальной жизни как исключительной прерогативы левых наступил переломный момент.

Мы уже видели, как эта битва разыгрывалась на германоязычных землях после Первой мировой войны. «Буржуазная» концепция реальности была отвергнута как «ложное сознание», «фетишизм» и «овеществление», а революция предлагалась как своего рода интеллектуальное очищение, в результате которого пролетарское сознание должно было сменить засилье идеологии, а вещи – наконец предстать такими, какими являются на самом деле. Битва охватила и территорию Италии, где она приняла форму противостояния между коммунизмом и фашизмом и где главным оружием вместо непроницаемого новояза, достигшего апогея у Делёза, стала социология здравого смысла Антонио Грамши. Именно в его социологическом подходе берут начало рассуждения о культуре британских и американских новых левых, и его влияние, вероятно, столь же велико сегодня, как и в Италии до войны.

«Грамши был выдающимся философом, возможно, гением, вероятно, самым оригинальным коммунистическим мыслителем XXI столетия в Восточной Европе» (Эрик Хобсбаум). «Кроме великих деятелей Октябрьской революции, в истории рабочего движения нет такой фигуры, чьи личность и деятельность вызывали бы больший интерес, чем пробуждает Грамши» (Норберто Боббио). «Кто в действительности пытался следовать разработкам Маркса и Энгельса? Мне приходит на ум только Грамши» (Луи Альтюссер). Такие славословия от видных представителей интеллектуального истеблишмента – лишь малая толика почестей, которые не так давно воздавались Грамши. Мы были свидетелями открытия в Риме Института Антонио Грамши, публикации буквально всех неизданных при жизни работ и включения его в тысячи университетских программ как политического теоретика, революционера, культурного критика и философа. Конечно, причиной тому послужило не несколько научных статей, а широкие симпатии, своего рода голод по моральному и интеллектуальному наставничеству, который избрал Грамши своим объектом, мертвой хваткой вцепился в него в последние десятилетия XX в. и только сейчас начал понемногу ослабевать.

Арестованный фашистским правительством в 1926 г. Грамши написал свои наиболее важные тексты, пока находился в тюрьме, и умер в заключении в 1937 г., будучи перемещен к этому времени в государственную больницу. Для романтического поколения беби-бумеров он стал великолепным символом их связи с прошлым: истощенный болезнью интеллектуал, жертва фашизма, посвятившая жизнь интеллектуальной борьбе с ним. Грамши был образцовым революционным героем, которому не давали говорить при жизни, но которого мы услышали впоследствии, когда он воспарил, как чистый дух, благодаря оставленным им трудам.

Идея революционного героя не нова. Она повлияла на итальянское Рисорджименто и культ Гарибальди. Эта тема периодически всплывала в русской литературе XIX в. и вдохновила Вагнера на написание «Кольца нибелунга». Но для марксистов в ней всегда заключалась одна проблема. В самом деле, один из наиболее интересных парадоксов марксизма состоит в том, что он совмещает в себе теорию истории, отрицающую эффективность лидерства в революционной борьбе, с практикой, которая полностью полагается на лидеров. Более того, объединиться и закрепить власть марксистам удавалось только за счет культа революционного героя. Этот парадокс – так называемая проблема «роли личности в истории», как определил ее Энгельс, – один из тех вопросов, которыми занимается в своих теоретических работах сам Грамши. Но вряд ли он представлял себе, что однажды целое поколение студентов научат смотреть на него с тем же исключающим критику преклонением, что и на Троцкого, Мао, Кастро и Че Гевару: как на вождя, учителя и героя мирового революционного движения.