Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых

Уильямс, конечно, прав, подмечая упрощенческую пасторальность такого отношения. Но в той же мере он ошибается в том, что ничего не видит, кроме нее. Он настолько переполнен антипатией к привилегиям, патронажу и праздному досугу, что ни один писатель, склонный признать, что в высший класс входят все-таки люди, не избежит его осуждения. Краббу, чье главное преступление состояло в том, что он был духовником герцога, нужно было устроить взбучку за его «статичное» видение общества. За то, что он осуждал богатых, но этим и ограничивался. Джейн Остин подвергается критике за «меркантильные» взгляды и мораль, позволившую ей замкнуться в стенах загородного дома, не замечая и не чувствуя нищеты, начинающейся за воротами. По всей книге упоминаются писатели, которые пытались показать общество как есть, осознавая в то же время, что люди живут на различных социальных уровнях, с разным укладом. И в любом случае несовершенны.

Уильямс представляет свою ненависть к высшему классу как проявление отвращения к капитализму. Но даже если ему удается скрыть это от себя, от читателя не утаится то, что тема капитализма привлекает его внимание недостаточно даже для того, чтобы начать анализ. Враждебность Уильямса направлена на «имущих» от лица «неимущих» без разбора, независимо от того, о каком социальном порядке идет речь и какие потребности не удовлетворены. К концу книги иконографическая интенция направляется не на друга, а на врага или, скорее, на идеализированного друга, приобретающего привлекательность только на фоне вопиющей безнравственности противника:

Мужчинам и женщинам, которые пришли из деревни в город, не нужно было рассказывать, что они потеряли. Это было не более необходимо, чем говорить о том, за что они могут побороться в своем новом мире… Но в таком случае очень важно, как трактовали их деревенский опыт… за или против них в процессе того, как они пытались перестроиться. Выборка из опыта – взгляд землевладельца или местного жителя, «пасторальный» или «устоявшийся» образ – создавалась и использовалась как абстрактная идея против их детей и внуков: против демократии, образования и рабочего движения [Williams, 1973, p. 271].

Поэтому Уильямс отвергает традицию английской пасторальной литературы, добавляя:

Я наблюдал за тем, как это (если коротко, раскритикованное выше сложное отношение. – Примеч. авт.) устанавливалось как общепризнанное – особенно в сфере литературного образования, – [и] ощущал это как вызов в условиях продолжающегося кризиса и разделения. Песня земли, деревенского труда, удовольствия от того, что мы делим физический мир со многими живыми существами, слишком важна и проникновенна, чтобы быть отброшенной в озлобленном предательстве, на радость убежденным противникам любой многообещающей и подлинной независимости и обновления [Ibid., p. 325].

Такие цитаты типичны для позднего Уильямса: клишированные, неясные и звучащие как лозунги. С потерей уверенности в романтическом социализме «Долгой революции» и «Пограничного края» писатель все большее значение в своих сочинениях придает подобным призывам. Не умея или не желая проанализировать свою любовь и ненависть, вместо этого он находит точку опоры в определенных «ключевых словах», на которых держится магия социализма и которые могут быть использованы для создания иллюзии теории там, где ее нет.