Дурной глаз

Он начал хихикать, в испуге зажал рот ладонью, но не мог остановиться. Из носа потекло. Головная боль, утихшая, вернулась и теперь превращала мозг в кровоточащее желе, но ему было без разницы. Он почувствовал, что готов натурально обоссаться, но и это его не волновало.

Паук подтянулся и взобрался на край ванны. Его челюсти, непропорционально огромные, угрожающе подрагивали.

Ещё Женя нагуглил, что самый крупный известный науке арахнид, венесуэльский птицеед, был величиной с тарелку. Тварь, выползающая из ванной комнаты, побивала этот рекорд.

– Убирайся! – завопил Женя, продолжая пятиться. Паукан проигнорировал требование. Немного побалансировав на краю ванны, он грузно спрыгнул на пол – видно, с увеличением размера ушла стремительность движений.

– Вон пошёл! – топнул Женя и впечатался спиной в стену. Слева находилась дверь из квартиры, справа, в шаге от него – приоткрытый шкаф, из которого торчала ручка недавно купленной швабры.

Бежать или сражаться?

Паук посидел немного, точно огорчённый нерадушным приёмом, потом распрямил все свои лапы – как будто распустился уродливый, полный яда цветок – и неторопливо двинул поприветствовать жильца, волоча за собой горбатую тень.

Затренькал, задребезжал стоящий на столике в прихожей старый стационарный телефон. Они – Женя и паук – одновременно вздрогнули. Паук припал к полу. Женя метнулся к шкафу и выдернул из-за его дверцы швабру. Перехватил, нацелил ручку на паука и сделал выпад.

Вопреки его надеждам паук не отпрянул. Он лишь сильнее вжался в пол, после чего вскинул передние лапы, поднимаясь на дыбы и дерзко являя взору поросшую жёстким белесым волосом грудь. Такого Женя не ожидал. День был полон сюрпризов, чего уж там.

Челюсти паука разошлись, обнажая влажную мякоть цвета заживающего ожога, и зверь завыл. В ужастиках гигантские пауки пищат или чирикают, но в реальности (да, реальность теперь такая) он издавал низкое, басовитое «У-У-У-У!» с вплетающимся хрипловатым «р-р-р-р!».

Женю трясло. С ногами творилось что-то небывалое: они гудели и зудели, подобно линиям электропередач. Телефон разрывался. Женя атаковал повторно и попал. Наконечник швабры ткнул паука в верхнюю часть груди. Женю передёрнуло от такого контакта, и он едва не выронил орудие. Паук попытался схватить швабру: словно гигантская когтистая рука попыталась сжать пальцы в кулак. Женя гаркнул, размахнулся и обрушил швабру на пол перед мордой чудовища.

Это сработало. Отпрыск Шелоб сдал назад, как паркующееся авто. Шестое чувство толкало Женю продолжать наступление – и он наступал. Это было как при езде на велосипеде: остановишься – упадёшь. Он размахивал шваброй и громко топотал. Его лицо болело от застывшей гримасы непередаваемого омерзения.

Паук неохотно пятился с воздетыми словно в примирительном жесте передними лапами. Затем, разочарованный, развернулся и засеменил прочь. Цок-цок-цок. На какую-то секунду Жене показалось, что тварь ретируется в его комнату, однако паукан, помешкав, точно новый покупатель на распродаже, прошмыгнул в ванную. Его седое брюхо, напоминающее мошонку великана, бултыхалось и шлёпало по плитке. Женя надвигался, не прекращая безумно вопить, со шваброй наперевес, как солдат, идущий в штыковую. Паучара подставил бок, и ручка швабры огрела его промеж лап. Он ударился о борт ванны, опрокинулся, но, воспользовавшись замешательством негостеприимного жильца, сгруппировался и запрыгнул на край ванны. Там он забалансировал, как гимнаст. Свет лампы сверкнул в четырёх парах его глаз. Жене подумалось, что паук изготовился контратаковать, и отшатнулся. Но паук, видимо, решил, что недостаточно голоден. Он вскочил на раковину – та пошатнулась – оттуда на козырёк над мойкой, а оттуда с трудом протиснулся в вентиляционное отверстие. Когда он исчез, по ту сторону стены раздалось шмяканье, деревянный стук, что-то упало, покатилось, завозилось – и стихло.

О, если бы Женя мог так же убежать!

Только некуда. В этом городе он был один. Родные за сотни километров, друзьями здесь не обзавёлся, даже к коллегам не обратиться – это были сплошь тётки бальзаковского возраста, которых хлебом не корми, дай обсудить, насколько неправильный образ жизни он ведёт. Денег на гостиницу нет. И этот коронавирус… Всюду засада.

Его лицо оставалось бесчувственной маской отвращения, поэтому он не сразу заметил слезу, скатившуюся по ложбинке вдоль носа.

Оставалось оставаться.

Женя кинулся в комнату и схватил рюкзак. Напихал туда наугад каких-то книжек из библиотеки бабы Тани, добавил двенадцатикилограммовую гантель и, прикрываясь рюкзаком, как щитом, бегом вернулся в ванную. В другой руке, как копьё – швабра. Паук не показывался. Женя влез на ванну и забил рюкзаком вентиляционное отверстие. В кои веки ему повезло и рюкзак встал намертво. Пауку наверняка такое будет не по зубам (или что там у него вместо зубов); рюкзак – не обмотанная отсыревшим скотчем прогнившая решётка.