Шерлоку было интересно, что заставляет людей так или иначе говорить или поступать, но он не желал вступать в контакт ни с кем, кроме своей тетушки. Она надеялась, что в школе у него появятся друзья, но ее надежды очень быстро рухнули. Он никогда не играл на улице с другими детьми, предпочитая общаться с животными, собирать листья или ставить опыты на жучках, ни на секунду не утихомириваясь, пока его не заставляли силой. Хуже всего для него было сидеть в классе. Он был умнее всех своих ровесников, и даже большинства детей постарше, и если не ерзал и не смотрел в окно, то исправлял ошибки в написанном на доске и в ответах других учеников. Другие дети терпеть его не могли, и когда однажды одноклассница разбила о голову Шерлока грифельную доску, Марта, осторожно выбирая осколки из волос племянника, пыталась скрыть свое удивление, отчего это не произошло раньше.
Увы, он был похож на свою мать, но обладал, что называется, своеобразной внешностью. Темно-русые кудри словно нимбом обрамляли его бледное личико, он был выше всех ровесников и очень тоненький, несмотря на попытки Марты откормить его. Но люди первым делом обычно замечали его глаза. Слегка миндалевидные, они большую часть времени казались серыми, но иногда меняли цвет от голубого до зеленого, в зависимости от освещения. Неудивительно, что его дразнили за его внешность; дети обычно жестоки к тем, кто как-то выделяется среди других. Еще его дразнили за ум, за то, что у него не было друзей (хотя на это он смотрел сквозь пальцы). Кое-кто даже говорил, что его мать бросила семью из-за Шерлока, что никто не хочет иметь такого странного ребенка, как он, и эти насмешки ранили сильнее всего. Бессознательно пытаясь защитить себя, Шерлок мастерски научился наблюдать за людьми, подмечая их слабости и без угрызений совести используя против тех, кто его обижал. Чтобы сосчитать детей, прибегавших домой в слезах после стычек с Шерлоком, не хватило бы пальцев на руках, и никакие дисциплинарные взыскания, предпринимаемые его тетушкой, не помогали. Единственное, что действовало на Шерлока – силой заставить его сидеть смирно, но связывать его было не выход, даже в воспитательных целях.
К подростковому возрасту Шерлок стал еще неуклюжее, чем раньше. Длинные конечности по сравнению с маленьким худеньким телом смотрелись нелепо. Скулы у него были слишком высокие, глаза слишком близко посажены, а кудри слишком буйные. Как и у всех мальчиков, в этом возрасте голос у него начал ломаться, и Шерлок разговаривал еще меньше, потому что его раздражало, что он не в силах контролировать вырывающиеся из горла звуки.
Несколько лет назад он начал играть на скрипке и проявил недюжинный талант, хотя его игру не слышал никто, кроме учителя музыки и тетушки Марты. Порой он занимался по нескольку часов кряду, пощипывая струны и подбирая случайную мелодию, а порой играл симфонии, как маэстро. Сначала Марта думала, что скрипка пробудит у Шерлока интерес к учебе, и пыталась спрятать инструмент. Однако ее уловка не удалась, потому что Шерлок стал пропускать школу, ища свою скрипку. После этого она перестала пытаться хитростями склонить его к учебе; все равно она давалась ему блестяще.
Учителя были склонны прощать ему ужасные манеры, потому что он без особых усилий получал по всем предметам самые высокие оценки. Чем старше он становился, тем чаще учителя говорили с Мартой об университете Лаваля и стипендии, которой там удостаивались лучшие студенты. Марта загорелась этой идеей, но Шерлок после окончания школы в Сент-Сесиле не проявил интереса к высшему образованию. Он был абсолютно счастлив, занимаясь самообразованием в тех областях, которые его интересовали, и проглатывал книги десятками. Если он не читал, то бродил в окрестностях городка, изучая людей и ставя опыты.
Он проводил столько времени, наблюдая за людьми, и, в конце концов, стал мастерски разбираться в них и делать выводы, основанные на всем, что видел: одежде, поведении, привычках, внешности, личной гигиене и различных чертах характера. Он знал, когда люди лгут, когда изменяют (и с кем, конечно), кто пытается скрывать или симулировать болезни. Он мог назвать профессию любого человека, прежде чем тот успевал раскрыть рот, и если бы захотел, то легко мог сказать, что вы ели на ланч. Этот впечатляющий талант обычно доставлял ему неприятности. Или пощечины.