Душа Японии

Западная теология многих явлений в нашей психической жизни объяснить не сумела. Непонятны ей, например, побуждения, заставляющие бессловесного еще младенца плакать при виде одних лиц, улыбаться при виде других. К этой же категории явлений принадлежат и внезапная симпатия или антипатия при первой встрече, притяжение или отталкивание, называемое первым впечатлением, которое так откровенно выражают развитые чуткие дети, несмотря на педагогическое внушение не судить людей с первого взгляда, — теории, которой в глубине души ни один ребенок не верит.

Инстинктом или интуицией в теологическом смысле слова этого явления не объяснишь; это лишь отклонение вопроса и отнесение его в область жизненных тайн наравне с гипотезой о сотворении мира. Традиционный религиозный догмат считает все еще чудовищной ересью тот взгляд, что импульс, внезапное побуждение и чувство отдельного человека может быть сверхиндивидуальным. Он допускает в таких случаях разве одержимость бесовскую.

А между тем теперь доказано, что движения наших душевных глубин сверхиндивидуальны, — как страстные, так и возвышенные. Наука совершенно отрицает индивидуальность любовной страсти. И то, что можно сказать о «любви с первого взгляда», относится и к ненависти: и то и другое сверхиндивидуально. То же самое можно сказать о неясном стремлении вдаль, которое приходит и уходит весною, о туманной осенней тоске. Быть может, эти неясные ощущения — пережиток далекой эпохи, когда людям приходилось кочевать из страны в страну в зависимости от времени года; а может быть источник их кроется еще дальше, в глубокой тьме времен до появления на земле человека.

Сверхиндивидуальны также ощущения человека, всю жизнь прожившего в степях и долинах и внезапно увидавшего горную цепь с вершинами, покрытыми вечным снегом, или того, кто впервые увидел океан и услышал его вечный рокот. Жуткий восторг при виде грандиозной природы, безмолвное восхищение, окутанное неизъяснимой меланхолией, вызываемое величием тропического заката, — всего этого нельзя объяснить одним только личным опытом. Пусть психологический анализ доказывает, что эти ощущения удивительно сложны и переплетены с множеством личных воспоминаний: всполохнувшаяся из недр души волна ощущений не может быть индивидуальна; она всплывает из вечного, изначального моря жизни, из которого мы все происходим.

Может быть, к этой же категории психологических явлений относится загадочное ощущение, волновавшее человеческий дух еще задолго до Цицерона и заставляющее его в наше время задумываться еще глубже: будто местность, которую мы видим впервые, нам давно уже знакома. Эти непонятно знакомые слова, которые говорят нам иногда улицы чужого города или очертания незнакомого пейзажа, заставляют сердце содрогаться мистическим трепетом, который мы тщетно стараемся объяснить. Правда, иногда в таких случаях в нашей памяти могли воскреснуть или вновь сочетаться давние забытые впечатления; но в большинстве случаев эти явления для нас остаются тайнами, пока мы стараемся их объяснить одним только индивидуальным опытом.

Даже наши повседневные ощущения полны загадок; и никогда не разгадать их тому, кто придерживается нелепого догмата, что все ощущения и все познания основаны только на личном опыте, и что душа новорожденного ребенка — tabula rasa.

Удовольствие, вызываемое ароматом цветка, известными сочетаниями цветов или звуков; невольное отвращение и страх при виде опасных или ядовитых животных; даже невыразимый ужас некоторых сновидений — все это необъяснимо прежней гипотезой о душе. Насколько глубоко в жизни расы следует искать источника ощущений, подобных удовольствию, вызываемому запахом или окраской, в высшей степени основательно изложил Грант Аллен в своей «Физиологической эстетике» и в своем превосходном исследовании значения красок. Но задолго до появления этой книги учитель Гранта Аллена, величайший психолог, уже доказал, что гипотеза опыта совершенно не объясняет многих категорий психологических явлений.

— Эта гипотеза, — говорит Герберт Спенсер, — если возможно, еще менее говорит чувству, чем познанию. Учение о том, что все желания, все чувства вытекают из индивидуального опыта, так ярко противоречит фактам, что я положительно не понимаю, как можно это утверждать.

Кроме того, Спенсер показал нам, что прежнее толкование слов «инстинкт», «интуиция» неправильно. Впредь надо придавать им совершенно иное значение. На языке современной психологии «инстинкт» — значит «память, ставшая органической»; а «память» — «возникающий инстинкт», т. е. сумма впечатлений, долженствующая перейти по наследству на следующий индивидуум. Наука признает унаследованную память не как метафизическое воспоминание подробностей из жизни предков, а как маленький придаток к психике, сопровождаемый чуть заметными изменениями в строении унаследованной нервной системы.