Душа Японии

Согласно буддизму, последняя тайна концентрирующего и творящего действия Кармы непостижима; но связь воздействий буддизм приписывает Tanha, стремлению к жизни, тому, что Шопенгауэр называл волею в жизни.

В биологии Спенсера мы находим удивительную аналогию этой идее. Спенсер объясняет передачу свойства и их разновидностей теорией полярностей, полярностей физиологического единства. Между этой теорией и буддийским Tanha гораздо более сходства, чем разницы. Карма и наследственность, Tanha и полярность необъяснимы в своих конечных причинах. В этом согласны и буддизм, и наука, признающие тот же феномен, только под разными именами.

Чрезвычайная сложность методов, с помощью которых наука делает свои выводы, так удивительно совпадающие с древними представлениями далекого Востока, может возбудить в нас сомнение в том, чтобы Запад когда-либо вполне освоился с этими выводами.

Настоящее учение Будды воспринимается большинством верующих лишь посредством внешних форм; можно думать, что и плоды философских исканий широкими массами воспримутся лишь путем внушения фактов или, вернее, путем сопоставления общедоступных фактов.

История научного прогресса ручается за действительность такого метода: если методы высшей науки переходят границы умственного восприятия необразованных классов, то выводы этой науки все же могут всюду проникнуть. Величина и вес планет, расстояние между звездами и их составные части, значение тепла, света, цветов, звука и многие другие научные открытия знакомы множеству людей, не имеющих понятия о путях, которыми достигались эти знания. С другой стороны доказано, что каждый подъем научной мысли за последнее столетие вызывает значительные изменения в народной вере. Даже церкви, все, еще придерживающиеся идеи создания каждой индивидуальной души, уже приняли главное учение о физической эволюции; и в ближайшем будущем нечего опасаться ни религиозной косности, ни умственного движения вспять. Предстоят дальнейшие изменения в религиозных идеях, и можно ждать, что это движение пойдет быстро вперед. Каково будет это движение, конечно трудно предвидеть, но, судя по современным умственным тенденциям, мы вправе ждать, что учение о психической эволюции если и не сразу, все же будет принято всеми и всюду; таким образом, нет преград онтологическим спекуляциям, и, быть может, последовательное проведение идеи предсуществования вполне преобразует понимание Ego.

Можно рискнуть более основательное рассмотрение этих возможностей. Их не признают, быть может, лишь те, которые в науке видят не преобразовательницу, а разрушительницу. Но такие мыслители забывают, что религиозное чувство неизмеримо глубже догмата; оно переживает всех богов и все формы веры; интеллектуальный расцвет делает его еще глубже, проникновеннее, прочнее. Что религия, как доктрина, в конце концов исчезнет, к этому заключению нас приводит изучение эволюции. Но мы себе теперь представить не можем, чтобы религия как внутреннее чувство, даже как вера в таинственную силу, создающую и мозг, и созвездия, могла когда-либо совсем умереть. Наука борется только против ложного объяснения явлений, она прославляет только космическую тайну и доказывает, что все, даже самое малое, бесконечно чудесно и непостижимо.

Несомненное стремление науки углубить и расширить веру и повысить космическое чувство дает нам право предполагать, что будущие формы западных религиозных идей далеко уйдут ото всех разновидностей прошлого; западное восприятие самости выльется в нечто сродное восточному восприятию и исчезнут все мелкие метафизические представления о «личности» и «индивидуальности» как самодовлеющей реальности.

Уже всюду начинает все больше проникать научное понимание фактов наследственности; это указывает путь, по которому совершаются хотя бы некоторые из этих превращений. В будущей борьбе за разрешение великих вопросов эволюции народный ум последует за наукой по линии наименьшего сопротивления; этой линией, несомненно, будет изучение теории наследственности, потому что подлежащие изучению явления, хотя сами по себе необъяснимые, все же эмпирически знакомы всем и решают хотя бы отчасти бесчисленные старые загадки. Можно прекрасно представить себе будущую западную религиозную форму, поддерживаемую всей мощью синтетической философии; эта религиозная форма отличится от буддизма главным образом лишь большей точностью своих концепций, примет душу как некую совокупность и создаст новый спиритуалистический закон, сродный учению о Карме.

У многих против этой идеи тотчас же будет готово возражение: скажут, что такое видоизменение веры есть не что иное как внезапное подчинение и трансформация чувств в идеи.

«Мир, — говорит Герберт Спенсер, — управляется не идеями, а чувствами, которые лишь руководятся идеями».

Как примирить понятие предполагаемого изменения со всеобщим знанием о существовании религиозного чувства на Западе и с силою религиозного эмоционализма?