Душа Японии

Раз вы ознакомились с характерными особенностями японских пейзажей, они перестают производить на вас впечатление. Бесконечно однообразно вьется дорога мимо рисовых полей, огородов, маленьких деревушек с крытыми рогожей домиками, вдоль нескончаемой цепи зеленых и синих холмов. Иногда внезапно вас поразит красочное пятно равнины, покрытой цветущей, будто горящей желтым пламенем репой или долина с ярко-лиловыми цветами. Но это лишь мимолетный дар скоротечного времени года. А обыкновенно наше чувство молчит в ответ на бесконечное зеленое однообразие. Обвеянный ветром, погружаешься в дремотные грезы, пока не разбудит особенно сильный толчок.

В таком созерцательно-дремотном состоянии я и в этом году совершаю путешествие в Хаката. В воздухе мелькают стрекозы; взоры мои скользят по множеству сплетенных сетью дорог, пестрящих рисовых полей; они тянутся без конца вправо и влево и теряются вдали за чертой горизонта; я ищу линии знакомых горных вершин, еле обрисовывающиеся на сверкающем фоне, и слежу за вечно изменчивыми белыми формами, парящими в небесной синеве. Я спрашиваю, часто ли мне еще суждено видеть эти виды Кью-Шу, а душа моя просит и жаждет чудес.

Но внезапно, как ласка, охватывает меня мысль, что нет ничего чудеснее этого зеленого мира, полного нескончаемых жизненных проявлений. Отовсюду, незримо зарождаясь, пробивается зеленая жизнь — из мягкой земли, из утесов и скал; как разнообразны эти немые, безмолвные породы, появившиеся задолго, задолго до человека! Их внешняя жизнь нам отчасти знакома; мы классифицировали их и дали им имена; мы изучили строение их листьев, состав их плодов, окраску цветов; ведь мы постигли вечные законы, по которым создается внешний образ вещей. Но мы не знаем, почему они существуют? чья мистическая воля выразилась в этом универсальном зеленом мире? в чем состоит великое таинство того, что вечно размножается и произошло из вечно единого? Или быть может то, что кажется мертвым, тоже живет, только еще более безмолвной и замкнутой жизнью?

Но есть жизнь полнее, таинственнее этой — она носится в ветре и в волнах, она обладает духовной силой, отрешающей ее от земли; но земля вечно вновь призывает ее и обрекает питать то, что однажды вскормило ее. Эта жизнь чувствует, знает, она ползает, плавает, бегает, летает и мыслит. Многообразие ее неисчислимо. Зеленая ленивая жизнь стремится только к бытию. Другая же жизнь от века борется против небытия. Мы знаем механизм ее движений, законы ее роста; тончайшие извилины ее строения пред нами обнажены, все области ее ощущений зарегистрированы и названы нами. Но кто разгадает смысл этой жизни? Из какого первоисточника возникла она? Или, говоря проще, что она есть? Для чего ей нужно страдание? Почему в страдании зреет она?

Эта жизнь страдания — наша жизнь. Лишь относительно видит и знает она. Абсолютно же она слепа и бродит в потемках, как косная, холодная, зеленая жизнь, которая питает ее. Но питает ли она в свою очередь высшее бытие, какую-нибудь незримую, действенную, более сложную жизнь? Не включает ли один призрачный мир другой в себе, не несет ли одна жизнь другую — и так до бесконечности? Существуют ли миры, проникающие собою другие миры?

Но в наше время границы человеческого знания непоколебимо определены, и разгадка этих вопросов лежит далеко за пределами наших возможностей. Но что же составляет границы этих возможностей? Ничто иное, как наша человеческая природа. Но будет ли эта природа столь же ограниченной для тех, кто придет после нас? Не разовьются ли в них высшие чувства, не будут ли их способности более всеобъемлющи, их восприятия более чутки? Что говорит об этом наука?

Может быть, мы отчасти найдем ответ на это в глубокомысленном изречении Клиффорда: «Мы никогда не были созданы, а создали сами себя».

Это поистине глубочайшее поучение науки. А для чего человек создал себя? Чтобы избежать страдания и смерти. Только под высоким давлением страдания создалась наша сущность; и пока живо страдание, должна продолжаться неустанная работа нашего духовного роста.

Некогда в далеком прошлом жизненные потребности были лишь физическими; теперь же, кроме того, они стали нравственны и духовны. И в будущем вероятно самой беспощадной и могущественною необходимостью будет потребность разгадки мировой тайны.

Величайший мыслитель, сказавший нам, почему нельзя разгадать этой тайны, поведал нам также, что жажда ее разрешения должна продолжаться и расти с ростом человеческого духа. И в этой необходимости уже кроется зародыш надежды. И не может ли человек жаждой знания, высшей формой будущего страдания развить в себе иные способности и силы и достигнуть того, что теперь кажется недостижимым, провидеть невидимое теперь? Нас, современных людей, сделала тем, что мы есть, наша тоска, наше стремление. И отчего бы нашим потомкам не достигнуть того, к чему мы теперь тщетно стремимся?..

Я в Хаката, городе ткачей и кушаков; это большой город с причудливыми узкими улицами, поражающими своими световыми эффектами.