Душа Японии

Однажды, очень давно, в Матсуяма, в провинции Этиго, жила молодая самурайская чета; имена ее совершенно забыты, и забыты давно. У них была маленькая дочь. Однажды муж отправился в Иеддо — вероятно вассалом в свите феодала Этиго. Вернувшись домой, он привез из столицы подарки: сласти и куклу для маленькой дочки (по крайней мере так изображает художник), а жене — зеркало из посеребренной бронзы. Зеркало показалось молодой женщине странным и непонятным предметом — это было первое зеркало, появившееся в Матсуяма. Она не понимала его назначения и невинно спросила, чье хорошенькое улыбающееся личико на нее смотрит оттуда? Муж рассмеялся и сказал:

— Да ведь это твое собственное лицо. Какая же ты глупенькая!

Она постыдилась расспрашивать дальше и поспешила спрятать непонятный подарок.

Много лет оно пролежало у нее спрятанным. — Почему? Об этом история умалчивает. Может быть просто потому, что любовь всегда и везде освящает малейший подарок и скрывает его от чужих взоров.

Но на смертном одре она отдала зеркало дочери и сказала:

— Когда я умру, гляди ежедневно, утром и вечером, в это зеркало; в нем ты увидишь меня; поэтому не грусти.

Сказав эти слова, она умерла. А девушка ежедневно, утром и вечером, смотрела в зеркало; она не знала, что отражение в нем было ее собственным обликом, она думала, что видит мать, на которую она была очень похожа. И ежедневно она беседовала с этой тенью, потому что чувство ей говорило, — или как японский текст любовно гласит: «сердце ей говорило», — что пред ней ее мать; и зеркало стало ей дороже всего на свете. Наконец это заметил отец и очень удивился ее поведению. Он расспросил ее, и она ему все рассказала.

«Тогда, — повествует древнеяпонский рассказчик, — на него нашла жалость и скорбь и слезы затуманили очи его...»

Вот старый рассказ... Но было ли в невинной ошибке действительно столько трагизма, как думал отец, или его слезы были бессмысленны, как мое сожаление о судьбе всех этих зеркал и о связанных с ними воспоминаниях?

По-моему, невинность девушки была мудрее чувства отца. Ведь по космической закономерности настоящее — тень прошедшего, а будущее должно быть отражением настоящего. Все мы — едины, как един свет, несмотря на бесконечность колебаний, из которых он состоит. Все мы — едины, и вместе с тем множественны, потому что в каждом из нас живет целый мир духов. Эта девушка действительно и несомненно беседовала с душой своей матери, улыбаясь прелестному отражению своих собственных молодых ласковых уст и очей.

Эта мысль придает странному зрелищу во дворе старого храма новый смысл и делает его символом высокого обетования. Поистине, каждый из нас — зеркало, отражающее в себе частицу вселенной и отражающее себя во вселенной...

Быть может, смерть своей властью сольет всех нас в одно великое, сладостное, бесстрастное единство. Каково будет это слияние, — постигнут, быть может, грядущие поколения. У нас, современных представителей западной культуры, нет знания, нам даны лишь грезы и сновидения. Но древний Восток верит; вот простой, картинный язык его веры:

«Все формы бытия в конце концов исчезнут, чтобы слиться с тем существом, чья улыбка — непоколебимый покой, чье знание — необъятное прозрение».

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ

Если японку в пути одолеет сон, а прилечь некуда, то она, засыпая, поднимает левую руку и прячет лицо за широкий рукав.

Со мною в вагоне второго класса сидят рядом три женщины. Они дремлют, закрыв лицо рукавом; поезд мчится, укачивая их, и они колышутся, как цветы лотоса от легкого ветерка.

Сознательно или бессознательно они пользуются левым рукавом, — я не знаю; думаю, что это движение инстинктивно, потому что правой рукой удобнее удержаться в случае внезапного толчка.

Это зрелище забавно и мило; оно служит примером изящной прелести, свойственной всем движениям знатной японки — грациозным и скромным. Но иногда эта поза становится патетична: лицо скрывают также в минуты горя или усталой молитвы. Пусть мир видит только счастливые лица, — этого требует вкоренившееся выработанное чувство долга.

Мне вспоминается один случай:

У меня много лет был слуга, которого я всегда считал счастливейшим из людей. Когда с ним заговаривали, он смеялся, работал он всегда с веселым лицом; казалось он не знал житейских забот. Но раз случайно я увидел его; он не считал нужным владеть собою, и его лицо испугало меня; я не узнал знакомых мне черт; горе и злоба избороздили лицо резкими морщинами и состарили его на четыре десятка лет. Я кашлянул, он заметил меня, и в один миг его морщины разгладились, лицо смягчилось, просветлело, каким-то чудом сразу помолодело. Поистине чудесно такое непрестанное самообладание, самоотречение, самозабвение.

Деревянные ставни моей маленькой комнаты в гостинице широко раскрыты. Сквозь златомерцающую сетку ветвей солнце набрасывает резкую тень от сливового дерева на бумажные окна.