Душа Японии

Поэтому в японском обществе не процветает ни ирония, ни сарказм, ни язвительное остроумие. Я могу даже сказать, что в культурном обществе этого не встретишь никогда. Неловкость не осмеют, не осудят, экстравагантность не вызовет пересудов, невольная погрешность не подвергнется насмешке.

Правда, в этой закоснелой в оковах китайского консерватизма этике индивидуальность подавлена идеями. А между тем именно этой системой можно было бы достигнуть наилучших результатов, если только ее расширить и урегулировать более широким вниманием социальных потребностей, научным признанием важной для умственной эволюции свободы. Но так, как она велась до сих пор, она не способствовала развитию индивидуальности, наоборот, пыталась подогнать всех под один уровень, царящий и поныне. Поэтому иностранец, живущий в глубине страны, не может не тосковать иногда по ярким крайностям европейской жизни, по более глубоким радостям и страданиям, по более тонкому и чуткому пониманию. Но эта тоска охватывает его лишь иногда: интеллектуальный недочет в избытке вознаграждается невыразимой прелестью общественной жизни. И тот, кто хотя отчасти понимает японцев, не может не признать, что они все еще тот народ, среди которого легче жить, чем где-либо.

Я пишу эти строки, а в моем воспоминании восстает один вечер в Киото.

Проходя в толпе по улице, залитой сказочным ослепительным светом, я немного отошел в сторону, чтобы ближе рассмотреть статую Джизо перед входом в маленький храм. Статуя изображала Козо (Аколита), прекрасного мальчика с улыбкой обожествленного реализма. Пока я стоял, погруженный в созерцание, ко мне подбежал маленький мальчик лет десяти; он сложил руки, склонил головку и несколько минут молча молился перед изображением божества. Он только что расстался с товарищами, и на его разрумянившемся лице лежал еще отблеск радостного оживления, вызванного играми. Его бессознательная улыбка была так похожа на улыбку каменного ребенка, что он казался близнецом его. Я подумал: «Эта каменная и бронзовая улыбка не простое подражание: буддийский художник создал символ — ключ к пониманию национальной улыбки».

Это было дано; но мысль, невольно пришедшая мне тогда в голову, кажется мне верной и теперь. Как ни чуждо Японии происхождение буддийского искусства, но улыбка народа отражает то же чувство, как и улыбка босацу: счастье самообладания и самоотречения.

«Если один человек победит на войне тысячу тысяч врагов, а другой победит самого себя, то вторая победа доблестнее первой. Никто, даже божество, не в состоянии уничтожить победы человека над самим собою».

Подобные буддийские изречения — их много — высказывают нравственные тенденции, составляющие особенную прелесть японского характера. Мне кажется, что весь нравственный идеализм народа воплощен в Камакурском Будде; лицо его, спокойное, как глубокие тихие воды, говорит: «Нет счастья выше покоя!» Нет создания рук человеческих, которое лучше выражало бы эту вечную истину... К этому безграничному, просветленному покою всегда стремится Восток. И он достиг идеала великой победы над самим собою. — И даже теперь, когда новые течения всколыхнули поверхность и рано или поздно грозят возмутить его глубочайшие глубины, японский дух, в сравнении с западным, еще полон чудес созерцательного покоя.

Японец недолго останавливается на отвлеченных размышлениях о последних вопросах, заставляющих нас ломать голову, — а может быть, и просто пройдет мимо них; и мы не найдем в нем желаемого понимания нашего интереса к этим вопросам.

«Что вас волнуют религиозные искания, это понятно, — сказал мне однажды японский ученый, — но также понятно, что мы не думаем об этом. Буддийская философия глубже вашей западной теологии. Мы ее изучили. Мы погружались в глубину исканий и каждый раз находили, что под этими глубинами открываются еще другие, неизмеримые; мы дошли до последних граней мышления и нашли, что горизонт удаляется все дальше и дальше. А вы — вы в течение десятилетий, как дети, беспечно играли у ручья, ничего не зная о море. И только теперь вы другими, не нашими путями дошли до берега, и бесконечность моря вам кажется чудом. И никуда не приведет вас ваше искание, ибо вы познали бесконечность лишь по песчинкам жизни...»

Возможно ли, чтобы Япония усвоила западную цивилизацию, подобно тому как она усвоила китайскую более чем 1000 лет тому назад, и несмотря на это сохранила бы самобытность мышления и чувствования? Знаменательно для будущего то, что преклонение японцев перед материальным превосходством Запада нисколько не простирается на западную нравственность. Восточные мыслители не впадают в роковую ошибку, смешивая технический прогресс с этическим, и нравственные недочеты нашей прославленной цивилизации не ускользнули от их внимания. Один японский писатель выразил свой взгляд на положение вещей на Западе так тонко, что стоит познакомить с ними более широкий круг читателей, чем тот, для которого он был первоначально предназначен.