День за днем он рассказывал о все новых эпизодах с девушками, а затем согласился показать места захоронения так и не найденных трупов. Он помнил их очень отчетливо. На следственные эксперименты было решено взять манекен, на котором можно было показать, что Геннадий делал с девушками, но Михасевича он пугал. Поначалу он не показывал этого, но когда его посадили в фургон для перевозки заключенных вместе с этим манекеном, тот с ужасом и раздражением выкинул его на землю и попросил больше не использовать его. Показывать пришлось на людях. Убийца рассказывал обо всем охотно, только иногда стеснительно опуская глаза, вспоминая о каком-то случае, который казался ему унизительным. Во всем остальном он вел себя очень свободно, часто улыбался и шутил, а вскоре даже полюбил сниматься на камеру, которая фиксировала сейчас каждый его шаг.
Впервые в жизни Геннадия Михасевича слышали и слушали, и сейчас он чувствовал, что в его власти сделать действительно что-то важное. Впервые на него обратили внимание.
Михаил Кузьмич Жавнерович пришел в прокуратуру в последний раз в начале 1986 года. Его отстранили от дел, отправили на пенсию и даже возбудили уголовное дело о превышении должностных полномочий. Через пару месяцев, правда, дело закрыли, так как Михаил Кузьмич подлежал амнистии как ветеран Великой Отечественной войны.
Сейчас он пришел сюда на правах обычного пенсионера, который еще не смирился с тем, что больше не нужен обществу. Никто не посмел не пустить мэтра в изгнании. Пожилой мужчина с безжизненными водянистыми глазами и немного неуклюжей походкой в последний раз прошелся по коридорам здания прокуратуры и зашел в кабинет Николая Игнатовича. Никто из них не знал, что нужно говорить. Действующий следователь с неприятным, как будто бы вырубленным из камня лицом с нависшими надбровными дугами и скорбными морщинами вокруг рта не испытывал ненависти к Михаилу Кузьмичу. Следователь был одним из длинного списка тех, кому насолил Игнатович, одним из еще более длинного списка тех, кто пытался уничтожить его карьеру. Ему всегда было плевать на карьеру, ему было важно, чтобы на консультации к адвокату не приходили родственники невинно осужденных. Он слишком хорошо знал, что адвокат не может им никак помочь, кроме как выслушать.