Души

Клиент. Woof! Lady, do like this – woof![99]

Гавриэль. Да лай же – гав!

Клиент. Woof!

Гавриэль. Гав! Гав!

Джимуль. Нет, такого я еще не видела… Что вы тут разгавкались, как два шелудивых пса?! Я сейчас сознания лишусь от смеха. Я тоже могу: гав, гав! Р-р-р-р-ав! Что, испугались? Скажи ему, что я и укусить могу, если он меня разозлит.

Счастливый как дитя, английский коммерсант продолжал изъявлять желание за желанием с помощью смущенного толмача. Высуни язык, засунь палец в нос. Попрыгай на кровати. В платье. Без платья. Ляг на кровать. Закрой глаза. Руки под затылок. Раздвинь ноги. Не двигайся. Толмач так и передернулся от отвращения. Не об этом он мечтал ребенком, будучи из семьи переводчиков, жившей в Гибралтаре. Он присел на краешек стула в углу и прикрыл глаза рукой, однако клиент не умолкал, даже занявшись делом.

Джимуль. Господин толмач, переводи громче, я ничего не слышу. Он дышит, как старуха, что запыхалась на лестнице.

Гавриэль. Он просит помедленнее.

Джимуль. Это он дергается на мне, а не я на нем.

Гавриэль. Он просит, чтобы ты не двигала…

Джимуль. Кто тут чем двигает? Я ничем не двигаю, пусть не морочит голову.

Гавриэль. Прошу прощения, он… это сейчас закончится.

Джимуль. Тебе не впервой с ним вот так?

Гавриэль. Упаси Господь, никогда не было и впредь не будет, я…

Джимуль. Эй, чего глаза прячешь? Плачешь, что ли?

Гавриэль. С чего вдруг – плачу? Просто это нескромно, смотреть, особенно когда ты…

Джимуль. Что? Голая? Ты что, в жизни не видел голой женщины?

Гавриэль. Видел, конечно. Я так понял, ты… еврейка? Но я лучше помолчу, с твоего позволения, он запретил мне говорить самому, только переводить то, что он говорит.

Джимуль. Да он заснул, ты что, не видишь? Спит как убитый.

Гавриэль. Заснул?

Джимуль. Не страшно, на мне засыпали хряки и повонючее его. Иди-ка сюда.

Гавриэль. Я?

Джимуль. Нет, Илья-пророк! Иди сюда. Поговори со мной, чтоб мне не заскучать, пока он не проснется.

Гавриэль. Мне взять стул с собой?

Джимуль. Зачем? Садись на матрас, места хватит.

Гавриэль. Что, прямо на?..

Джимуль. Тебе что, неудобно, толмач?

Гавриэль. Нет, но вдруг он проснется и увидит, что я…

Джимуль. Я собаку съела на таких клиентах. Есть еще по меньшей мере семь минут до того, как он пробудится, поймет, где он, и преисполнится великого стыда из-за того, что заснул. Он церемонно попросит прощения, добавит денег сверх того, что уже заплатил, а потом уйдет и больше никогда не возвратится. Однако вернемся к тебе, почему тебе неловко смотреть на голых евреек, они вызывают у тебя отвращение?

Гавриэль. Напротив! То есть… я… я и сам еврей.

Джимуль. Что? С какой стати?!

Гавриэль. Ну да. Постой, постой, ты не должна стыдиться меня, я лишь…

Джимуль. Ты не выглядишь евреем и говоришь не как еврей… Докажи.

Гавриэль. Как это? Как… то есть… Ты же не предполагаешь, что я обнажу перед тобой…

Джимуль. Скажи “Шма Исраэль”.

Гавриэль. Вознести молитву в таком месте…

Джимуль. Заверши предложение: четыре праматери, три праотца, две…

Гавриэль. Скрижали Завета?

Джимуль. Ты спрашиваешь или отвечаешь? А последнее – один? Кто один? Не знаешь?

Гавриэль. Да знаю я, знаю. Но произнести это во весь голос, здесь…

Джимуль. Но ты знаешь ответ?

Гавриэль. Конечно… один…

Джимуль. Куда ты показываешь? Там живет наш сутенер. Давай, давай, пальчик вниз.

Гавриэль. Ты поняла, что я имел в виду! Хочешь, прочту тебе стихотворение на иврите?

Джимуль. Хочу, но ты слишком орешь, того гляди разбудишь его. Давай, шепчи мне на ушко.

Гавриэль.

Бог мой, услышь мольбу мою,
Властелин, избравший песнь мою,
Бог, охраняющий долю мою
В чаше моей и страданье моем,
Поутру услышь зов мой.

Джимуль. Красиво. Это ты написал?

Гавриэль. Нет-нет… Это марокканская поэтесса-еврейка, из наших, Фреха Бат-Йосеф[100].

Джимуль. Вот уж не знала, что у нас есть поэтессы еврейки. Слушай, эта комната повидала немало чудны́х вещей, но ты сумел меня удивить. И не подумала бы, что ты еврей, ты выглядишь как настоящий англичанин.

Гавриэль. Я родился в Гибралтаре, в семье потомственных толмачей, семействе Сиксо. Однако мой отец допустил ошибку, и ошибся-то в переводе одного-единственного слова, но за это ему отрезали ухо.

Джимуль. Из-за одного слова?

Гавриэль. Да, услышал не то, что было сказано, и мы перебрались из Гибралтара в Фес. С тех пор я перевожу для всяких, как вот этот, и мечтаю об исправлении души.

Джимуль. Хорошо, что ты сказал “исправление”. Это важно. Ты женат?

Гавриэль. Да. У меня жена и три дочки, чтоб они были здоровы.

Джимуль. Оттого-то у тебя красные глаза? Не спишь по ночам?

Гавриэль. Я и вправду мало сплю. Но не из-за дочек.

Джимуль. Так в чем же дело?

Гавриэль. Я… Только не смейся… Я… мне снятся странные сны.

Джимуль. А кому нет? Тебе снится, что твоих дочек похитили? Убили жену? Что ты задыхаешься? Тонешь? А, нет! Тебе, конечно, снится Гибралтар…

Гавриэль. Нет, нет, нет. О Гибралтаре я грежу наяву, когда не сплю.

Джимуль. Так что же тебе снится по ночам?