Души

Джимуль. Мне бы хотелось девочку. Мне страшно родить воплощение татэ Переца.

Гавриэль. С твоим-то счастьем, ты еще родишь воплощение мамэ Малкеле.

Джимуль. Или твое.

Гавриэль. Как это – мое?

Джимуль. Если ты умрешь на корабле по дороге в Англию, глядишь, и успеешь воплотиться в моем ребенке.

Гавриэль. Спасибо за доброе напутствие.

Я улыбаюсь. Он тоже улыбается. Это смешно, конечно. Гавриэль не умрет и, ясное дело, не родится у меня. Если судить по нашему случаю, мы перевоплощаемся раз в сто лет. Словно Бог дожидается, пока не появится поколение, которое не знало Геца и Гитл, поколение, не знавшее Гедалью и Гейле, и так далее. По крайней мере, мы появляемся в этом мире одновременно.

Гавриэль. Ладно…

Джимуль. Поцелуй на прощанье? Как между братом и сестрой?

Я подставляю ему щеку, а в последний момент поворачиваюсь и прижимаюсь губами к его губам. Мой язык проникает в его рот. Приятный у него вкус, у мерзавца, солоноватый, будто морская вода, как мне и нравится.

Гавриэль. Ай! А-а-а-а…

Джимуль. Что случилось? Прикусил язык?

Гавриэль. Это все мой проклятый зуб. Совсем прогнил изнутри. Иногда мне хочется умереть и сменить тело, лишь бы избавиться от него. Я думал его удалить, но кто возьмет беззубого толмача? Говорят, в Британии хорошие зубные врачи.

Джимуль. А пока не доберешься до Британии, так и будешь мучиться. Пойдем, плесну тебе немного махии, это помогает.

Гавриэль. Нет-нет… Сказано же, прощальный поцелуй. Я забегу в пятницу утром.

Джимуль. Выпьешь глоток и пойдешь. Это утишит боль.

Гавриэль. А как я объясню жене, почему у меня изо рта разит махией? Я же ей сказал, что иду к цирюльнику.

Джимуль. Это же цирюльник при консульстве. Скажи, что принес ему взятку – полбутылки махии, а он взамен тебя постриг наполовину.

Он приподнимает шапочку-шашию, проводит рукой по волосам, убеждается, что половина острижена, а другая все также буйно растет, и начинает смеяться.

Картина 7

Махия

Я наливаю нам обоим махии, воды жизни, что оживляет души. Мне хотелось бы, чтобы мы выпили за нашего ребенка, но я ничего не говорю.

Гавриэль. Благословен ты, Господь Бог, по чьему слову возникло все!

Джимуль. Амен.

Махия несет в себе воспоминания о собственных перевоплощениях, о свежей смокве, которая была высушена, превратившись в инжир, каким торговал Абаджиджи. Затем ее давили, пока она не выпустила весь сок. Сунули в нее дрожжи, посыпали анисом. Но с ней произошло чудо, коего мы пока не удостоились: она прошла кипящие воды, и ледяные воды, и очистилась, став прозрачной, свежей, благословенной. Ах, если бы и мы смогли провести так свои души чрез горнило очищения.

Джимуль. Этот вкус всегда возвращает меня под хупу.

Гавриэль. Если это связано с тем твоим мужем, то это плохое воспоминание.

Джимуль. Нет-нет, это связано со свадебным обрядом, который мне понарошку устроили, когда мне было пять лет. У вас не было такого обычая?

Гавриэль. Где, в Гибралтаре? Слава Богу, я был уволен от этого, не пройдут через это и мои дети.

Джимуль. Как я волновалась. Мама сшила мне из обрезков ткани ка́шуа-ль-кби́ре, большое подвенечное платье, с поправкой на размеры маленькой девочки.

Гавриэль. Не люблю я этого: взрослые смеются, а дети того и глядишь расплачутся. Пять лет – рановато для свадьбы, даже понарошку. Вот моей старшей скоро будет двенадцать, и мы выдадим ее, по всем законам, за моего племянника. Если она не отхватит себе какого-нибудь британского лорда, а, Джимуль? Лорда…

Не желаю слушать о его дочери. Она не моя дочь. Когда у меня будет дочь, вот тогда мы вместе посмеемся над тем, какого лорда она себе отхватит.

Джимуль. Да, мне было пять лет тогда. Все родственницы и соседки провожали меня с улюлюканьем, приплясывая и хлопая в ладоши, до самого дома моего мнимого жениха. Моя мать рыдала, как будто меня и впрямь выдают замуж, отец наигрывал на рба́бе, скрипке о двух струнах. Он уже был очень болен, и я испытала гордость за то, что сумела вернуть улыбку на его уста. Мой кузен Йосеф, ему тоже было пять лет, в праздничной феске, взял меня за руку и вывел на середину ковра. Над нами натянули белую простыню, наподобие хупы, и он поднес к моим губам бокал с махией. Я отпила и тут же сплюнула, но этот вкус стоит у меня во рту до сего дня. Йосеф погладил меня по щеке, нежно, вот так…

Я глажу Гавриэля по щеке.

Джимуль. Он вырос в очень видного мужчину. Пусть это все и было понарошку, для меня он был моим первым женихом.

Гавриэль. Я сейчас начну ревновать, Джимуль…

Джимуль. Не ревнуй, ты будешь моим третьим и последним женихом. Выпьешь со мной за нашу свадьбу, да свершится она вскоре, в наши дни?

Гавриэль. Плесни-ка мне чуть-чуть, Джимуль, не для меня – для моего зуба. Поверь, лучше было бы, если бы ты вышла за маленького Йосефа, чем за того, как его?.. Куда ты льешь, я же просил чуть-чуть!

Джимуль. Сассон, да сотрется имя его.