Души

Гавриэль. Как тебе известно, все, что я знаю, я знаю только из снов.

Джимуль. И именно об этом сон тебе не приснился? Занятно. Вероятно, это не было сколь-нибудь значимым событием.

Гавриэль. Снился. Даже несколько раз. Во сне я сижу в постели. Это утро. Неожиданно ко мне в комнату входит мой отец, Меир, взволнованно обнимает меня и шепчет: “Рыбаки вытащили тело из Каналь-Гранде. Это Гедалья Саломоне”. Я спрашиваю: “Мой Гедалья?” Потом кричу, царапаю себе лицо и погружаюсь в рби́ну, которая затянется на несколько месяцев.

Джимуль. Лжец, Гейле вообще не знала, что такое рбина, Венеция слишком прекрасна для хандры такого рода.

Гавриэль. Какая разница, как это назвать. Я всегда просыпаюсь в слезах после этого сна.

Джимуль. Да что ты говоришь… Просто захлебываешься слезами, тонешь в них, да? Интересно, сколько лет ты еще прожил после того, как я утонула.

Гавриэль. Джимуль, сейчас-то чего ты от меня хочешь?

Джимуль. Скажи мне только это.

Гавриэль. Я же тебе уже говорил. Судя по снам, я умер в пятнадцать лет. То есть к концу того же года. Уверен, это случилось от тоски по тебе.

Джимуль. Уверен? А на надгробии написали: “Здесь покоится Гейле, дочь Меира Бассано, умершая от великой тоски по своему жирному возлюбленному, утонувшему в море”? Ты уверен, что не врешь? Откуда мне знать, может, ты прожил до восьмидесяти лет и умер, пресытившись жизнью?

Гавриэль. Никто в то время не доживал до восьмидесяти лет. Я не виноват, что Гедалья утопился!

Джимуль. Гедалья – это я, и нечего говорить о нем в третьем лице, будто о ком-то постороннем! И я не утопилась, а поскользнулась и упала в воду!

Гавриэль. Ты уж меня извини, Джимуль, но ты была юнцом семнадцати лет от роду. К счастью, в этом воплощении мне тоже выпало быть семнадцатилетним юношей. Это огромная сила. Тело льва. Такое тело, даже если поскользнется, способно вытащить себя на берег.

Джимуль. Я весила больше коровы, не умела плавать, а вдобавок ко всему шел дождь и все было скользкое.

Гавриэль. а́лла йиса́дик, да поможет тебе Аллах, о Джимуль, как тебе только не скучно с самой собой? Споришь со мной о вещах, случившихся сто лет назад…

Джимуль. Ты вообще был на моих похоронах?

Гавриэль. Джимуль…

Джимуль. Я задаю тебе простой вопрос: была ли Гейле на похоронах Гедальи?

Гавриэль. Сделай мне одолжение, Джимуль, да сам Господь Бог уже позабыл, происходило ли это…

Джимуль. Ты не был на моих похоронах. Отлично. Ладно, удачной поездки тебе и твоей семье.

Гавриэль. Эй, эй! Прекрати меня толкать.

Джимуль. Чтоб тебе подавиться финиками финикового короля.

Гавриэль. Джимуль!

Джимуль. Уходи, видеть тебя не могу! Двести лет я тащу тебя на своем горбу.

Гавриэль. Ты меня тащишь?

Джимуль. Не желаю больше с тобой разговаривать, хватит, убирайся отсюда, изменник!

Гавриэль. Я изменник?

Джимуль. Проваливай!

Он уходит. Его больше нет в моем доме. Со мной. Он ушел. Ну и пусть уходит. Я смотрю на черные пряди волос, разбросанные по полу. И тут дверь открывается и снова захлопывается за его спиной – он вернулся.

Гавриэль. Как ты можешь называть меня изменником? А? Как-ты-можешь-называть-меня-изменником? Все эти годы я изменяю с тобой своей жене, а не тебе. Когда я тебе изменил?

Джимуль. Знаешь… В прошлом воплощении я думала, что это твой камень убил гоя, и была готова сопровождать тебя до Хорбицы как ангел-хранитель, теперь же, когда виновата я, когда мне нужна охрана, мой ангел-хранитель меня бросает.

Гавриэль. Но я же вернусь! Я тебе ребенка заделал, Джимуль, чего уж больше?

Джимуль. Заделал по ошибке.

Гавриэль. Пардон? Мне казалось, что уж я-то знаю, как делать детей.

Джимуль. Я тебя больше не узнаю́. Ты изменился.

Гавриэль. Конечно, изменился. Мы друг друга знаем двести лет. Ты тоже изменилась.

Джимуль. Я не изменилась.

Гавриэль. Ты стала женщиной.

Джимуль. Глупец, это ничего не меняет.

Гавриэль. Я-то совсем другой с тех пор, как стал мужчиной.

Джимуль. Согласна, у тебя кочан вместо головы.

Гавриэль. Я что, вернулся, чтобы ты меня оскорбляла?

Джимуль. Знаешь что? Ну так извини. Извини за то, что искала тебя в этом воплощении, извини за то, что нашла, извини за то, что толковала твои сны, смысла которых тебе было в жизни не понять…

Гавриэль. К чему вся эта мелочность? Я тоже могу быть мелочным: кто бросил камень? Я? Нет! Ты! И при всем моем сожалении, я не готов…

Джимуль. А кто залез в телегу, а? Я или Гитл? За кем я бежала по лесу в темноте? Кого я спасала, повесившись на дереве в девять лет? И тебе не стыдно?!

Гавриэль. Я не могу всю жизнь жить с чувством вины. Хватит. Как можно приговорить к наказанию девятилетнего ребенка, повесившегося по ошибке, и семилетнюю девочку, разорванную псом посреди леса? Это настолько не укладывается у меня в голове, что я начинаю сомневаться в верности твоих толкований моих снов.

Джимуль. Теперь ты мне уже и не веришь.

Гавриэль. Верю… Просто… Да посмотри на себя, ты выглядишь, будто кто-то умер. А у нас, как всегда, все наоборот: кто-то должен родиться. Хочешь, чтоб был Павел, назовем его Павлом, и черт с ним.