Двадцать лет до рассвета (СИ)

К лекарям Вайдвен, как водится, опаздывает. Но одного взгляда на тело эрла ему хватает, чтобы понять, почему целители не сумели спасти раненого: слишком много крови он потерял. Всего один неудачно пропущенный удар, прошедший меж сочленениями пластин брони, стоил Сайкему жизни. Лекарь, тоже весь в крови, тихо бормочет извинения — Вайдвен едва слышит его слова — и отходит прочь, не желая мешать прощанию.

Он бы хотел злиться, но больше не может заставить себя. Слишком много погребальных костров жгли они в последнее время. Вайдвен только думает, куда отправится теперь душа Сайкема, гордого и не доверявшего никому из богов — и переродится ли вовсе, если боги отринут его?..

Солнечный огонек оживает внутри, слабо вздрагивает, словно спрашивая позволения. Вайдвен отрешенно глядит, как солнечные лучи, пробившись сквозь щели в наполовину обрушенной крыше, неторопливо сползаются к телу погибшего, и сам — наверное, как раньше Сайкем — боится поверить отчаянно встрепенувшейся внутри надежде.

Но в этот раз — напрасно.

Сайкем судорожно закашливается, пытаясь заставить пересохшее горло вспомнить, как дышать; крепко сжимает пальцы на предплечье Вайдвена, еще едва ли осознавая, кто рядом с ним. А когда наконец откашливается до конца, то замирает, не в силах произнести ни слова.

— Как там, на Границе? — неуклюже шутит Вайдвен, но шутка получается никакая, может, от того, что улыбка на собственных губах ощущается гадко, как присохшая кровь.

— Темно, — отвечает Сайкем. — Там очень, очень темно.

У него уходит еще полминуты, чтобы отпустить наконец руку Вайдвена. Тот не возражает: должно быть, после испытанного им кошмара посмертия любой живой человек рядом бесценен. Куда делся лекарь, Хель его подери?

— А где фонарь? — спрашивает эрл, и Вайдвен совершенно теряется.

— Какой фонарь?

Сайкем, хоть и переродившийся, смотрит на него все так же — будто присягнул своему сюзерену по нелепой ошибке судьбы.

— Как у жрецов.

— А, так это же гхаунов, — теперь уже Вайдвен отвечает эрлу таким же взглядом. В самом деле, как можно не знать таких простых вещей?

— Но почему я, — тихо говорит Сайкем. — Из всех… почему я?

Теплое весеннее солнце озаряет его золотым сиянием, от которого даже въевшаяся в сердце горечь растворяется, словно ее и не было. Вайдвену вдруг всё кажется невозможно правильным, будто всё идёт так, как должно, и от этого улыбаться становится гораздо легче.

— Ты не был готов к закату. Ты еще многим принесешь свет, Ренвир Сайкем, и как никогда этот свет будет нужен живым.

Сайкем порывается спросить еще что-то, но солнце останавливает его мягким касанием-благословением сияющих лучей. Вайдвен находит это великолепным моментом, чтобы вмешаться.

— Над Новой Ярмой наш флаг, Сайкем. И ты нужен на совете. Даю тебе час — и не вздумай умереть снова!

Совет собирается даже раньше, чем истекает уговоренный час. Из троих советников только Кеодан, пожалуй, не скрывает своего изумления и благоговения перед внезапным возвращением своего соратника из мертвых; Кэтис только усмехается, словно не ожидала ничего другого, а Лартимор, кажется, уже потерял способность удивляться. Впрочем, те, кто говорил с Эотасом хоть раз, никогда не остаются прежними. Не сомневаются в светлом солнце грядущей зари, как и полагается истовым сторонникам веры, в отличие от Божественного Короля.

— Цитадель Халгот должна пасть как можно быстрее. Если мы встретим армию герцога без людей Морая, нам конец.

— Халгот снабжала Новая Ярма до самого начала осады, — возражает Кеодан, — а стены цитадели требушет не разобьет. Осада Халгота затянется надолго, и защитники крепости знают, что если они выстоят достаточное время — армия герцога успеет добраться до северной границы. Исход войны зависит от них.

— Мы можем заминировать стены цитадели, — предлагает Кэтис, — в Новой Ярме должны быть запасы взрывчатки.

— Уже проверил. Дирвудцы забрали все с собой в Хель, — сумрачно отзывается Лартимор.

Сайкем задумчиво хмурится. Вайдвен готов поклясться, что знает, что у него на уме.

Поэтому Вайдвен не ждет, пока Сайкем соберется с духом предложить отправить в очевидную ловушку собственного короля, и говорит сам:

— Я отправлюсь в Халгот.

— Это ловушка, — на всякий случай уточняет Кэтис. — Там будет что угодно, но не «дюжина простых смертных».

— Да, это я уже и сам понял, — спокойно соглашается Вайдвен. — Но если дирвудцы так хотят, чтобы я пришел в Халгот, я приду в Халгот. Они думают, что могут меня убить? Хорошо. Я готов поспорить, так думали очень многие от Холодного Утра до Новой Ярмы.

Кэтис упрямо качает головой.

— Мы не можем так рисковать. Никогда прежде дирвудцы не предпринимали ничего похожего на слухи о Халготе.

Лартимор скрещивает руки на груди.

— У нас нет выбора, — напоминает он и оборачивается к молчащему советнику. — Лорд Сайкем. Ваше слово?

Сайкем неохотно встречает взгляд солнечного пророка. Вайдвен не может понять, что творится в его душе; там хаос, подобный штормовому морю. Но Ренвир Сайкем — правитель и воин, и он смиряет бушующий шторм одной только волей, чтобы спросить: