Двадцать тысяч лье под водой

Внезапная мысль посетила меня: а что если этого загадочного субъекта вообще нет на борту? С той самой ночи, когда шлюпка отчалила от «Наутилуса» с неведомой целью, мое мнение о капитане Немо слегка изменилось. Я стал подозревать, что он, вопреки своим заверениям, все же сохранил кое-какие связи с материками. Действительно ли он никогда не покидал «Наутилус»? Порой я не видел его по несколько недель кряду. Что он делал тогда? Я-то думал, он страдает приступами мизантропии. А если на самом деле он выполнял некую секретную миссию, в подробности которой не собирался меня посвящать?

Все эти мысли, а также тысячи других, не давали мне покоя. Необычность нашего положения открывала безграничное поле для предположений. Меня охватила невыносимая тревога. Казалось, часы ожидания никогда не закончатся. Время тянулось слишком медленно.

Ужин мне, как обычно, принесли в каюту. От волнения я почти ничего не ел и в семь часов вышел из-за стола. Сто двадцать минут – я их считал! – отделяли меня от момента условленной встречи с Недом Лендом. Мое беспокойство усиливалось. Сердце стучало в висках. Я не мог усидеть на месте. Ходил взад и вперед по каюте, надеясь при помощи движения унять душевную тревогу. Перспектива погибнуть во время этой безрассудной вылазки страшила меня меньше всего; но при мысли, что наш план раскроют, прежде чем мы покинем «Наутилус», при мысли, что нас схватят и приведут к капитану Немо, разгневанному или, что еще хуже, огорченному моим побегом, у меня щемило в груди.

Мне захотелось в последний раз заглянуть в салон. Пройдя узким коридором, я зашел в этот музей, где провел так много приятных и полезных часов. Смотрел на несметные сокровища глазами человека, которому предстоит навеки покинуть любимые места. Мысленно прощался с этими чудесными экспонатами природы и шедеврами искусства, ставшими за долгие месяцы средоточием моей жизни. Всем сердцем желал напоследок окинуть взором воды Атлантики по ту сторону хрустального окна! Увы, ставни были наглухо закрыты, и стальное полотно скрывало от меня океан, который я так и не успел исследовать.

Обходя салон, я подошел к потайной двери, ведущей в каюту капитана. К моему огромному изумлению, дверь была приоткрыта. Я невольно попятился. Окажись капитан внутри, он бы меня увидел. Не услышав ни единого шороха, я снова приблизился. Каюта была пуста. Я толкнул дверь и сделал несколько шагов по комнате. Все та же аскетичная, почти монашеская обстановка.

И тут мое внимание привлекли офорты на стене – в прошлый раз я их не заметил. То были портреты видных исторических личностей, посвятивших себя идеям гуманизма: Костюшко[173] – польского героя, павшего с криком «Finis Poloniœ!»[174]; Боцариса[175] – этого Леонида современной Греции; О’Коннелла – защитника Ирландии; Вашингтона – основателя Северо-Американского союза; Манина – итальянского патриота; Линкольна, погибшего от пули рабовладельца; и, наконец, – мученика и борца за освобождение черной расы Джона Брауна, вздернутого на виселице (оттиск с жуткого карандашного рисунка Виктора Гюго[176]).

Что связывало эти героические души с душой капитана Немо? Не помогут ли они разгадать тайну его жизни? Не был ли он защитником угнетенного народа, освободителем порабощенных племен? Не участвовал ли в последних политических или социальных потрясениях нашего столетия? Не сражался ли бок о бок с героями кровопролитной гражданской войны между американскими штатами, войны трагичной и в то же время памятной?..

Часы пробили восемь. Первый же удар молоточка по часовому гонгу вывел меня из задумчивости. Я вздрогнул, словно чей-то невидимый взор проник в мои самые сокровенные мысли, и поспешил выйти из каюты.

В салоне я бросил последний взгляд на компас. «Наутилус» по-прежнему шел в направлении севера. Лаг показывал умеренную скорость, манометр – глубину приблизительно в шестьдесят футов. Внешние обстоятельства благоприятствовали планам канадца.

Я вернулся к себе в каюту. Надел теплую одежду: морские сапоги, шапку из меха выдры и казак[177] из биссуса, подбитый тюленьими шкурами. Я был готов. Я ждал. На борту царила глубокая тишина, нарушаемая лишь стуком винта. Я весь обратился в слух. Не раздастся ли неожиданный крик, возвещая о том, что Неда Ленда поймали? Меня охватило смертельное беспокойство. Я тщетно пытался сохранять хладнокровие.

Без четверти девять я приложил ухо к двери капитана. Ни звука. Я вышел из каюты и вернулся в пустой салон, погруженный в полумрак.

Я открыл дверь, ведущую в библиотеку. Тот же полумрак и пустота. Я притаился у двери, ведущей к центральной лестнице, и стал ждать сигнала Неда Ленда.

В эту минуту дрожание корпуса судна от ударов винта значительно уменьшилось, а потом и вовсе прекратилось. Винт затих. Почему «Наутилус» вдруг изменил скорость хода? Как знать, поможет ли неожиданная остановка замыслам Неда Ленда или навредит им?

Теперь тишину нарушало лишь биение моего сердца.