Двадцать тысяч лье под водой

Вот почему дно этих морей напоминает поле битвы, где полегли все проигравшие в схватке с океаном: и старые, давно затонувшие суда, покрытые ракушками и тиной; и новые, недавние, блестевшие железными частями и медными килями в свете нашего прожектора. Сколько кораблей погибло вместе с командой и толпами эмигрантов в таких опасных районах, упоминаемых в статистике, как мыс Кейп-Рейс, остров Святого Павла, пролив Белл-Айл и эстуарий реки Святого Лаврентия! Сколько жертв занесено в эти поминальные списки судоходными компаниями «Роял-Мейл», «Инман», «Монреаль» только за последние несколько лет! «Солуэй», «Исида», «Параматта», «Венгерец», «Канадец», «Англо-Саксонец», «Гумбольдт», «Соединенные Штаты» затонули, сев на мель; «Арктика», «Лионец» пошли ко дну из-за полученной при столкновении пробоины; «Президент», «Пацифик», «Город Глазго» погибли по невыясненным причинам, – и теперь «Наутилус» скользил среди этих печальных обломков, словно принимая парад мертвецов!

Пятнадцатого мая мы находились на южной оконечности подводной банки Ньюфаундленда. Эта банка образована морскими отложениями и представляет собой огромную массу органических останков, нанесенных сюда либо с Экватора – Гольфстримом, либо с Северного полюса – холодным противотечением, проходящим вдоль побережья Америки. Также здесь скапливаются глыбы льда, отколовшиеся во время ледохода. Миллиарды рыб, моллюсков и зоофитов гибнут здесь, превращая это место в гигантский оссуарий.

Глубина около Ньюфаундлендской банки незначительна – всего несколько сотен морских саженей. Однако на юге ее дно резко уходит вниз, образуя провал глубиной три тысячи метров. Там Гольфстрим расширяется, достигая своего расцвета. Он теряет скорость и температуру, зато становится настоящим морем.

Среди рыб, испуганных появлением «Наутилуса», я хотел бы упомянуть пинагора метровой длины, с черноватой спиной и оранжевым брюхом, который является для своих собратьев редким образцом супружеской верности; огромного, превосходного на вкус гимнелиса – разновидность зеленой мурены; большеглазых карраков, чья голова напоминает собачью; яйцеживородящих, как змеи, морских собачек; морских бычков длиной двадцать сантиметров; макрурусов с длинным хвостом и блестящей серебристой чешуей – проворных рыб, которые отваживаются заплывать далеко от северных морей.

Также сети принесли отважную, дерзкую, сильную, мускулистую рыбу с колючками на голове и шипами на плавниках – настоящего скорпиона длиной два-три метра, грозу морских собачек, трески и лососей. Это был коттункул, обитатель северных морей, с бугристой кожей коричневого цвета и красными плавниками. Моряки «Наутилуса» потратили немало сил, чтобы изловить это животное, которое благодаря особому строению жаберных крышек предохраняет свои дыхательные органы от иссушающего воздействия воздуха и может некоторое время жить вне воды.

Перечислю, чтобы не забыть, хенопсисов – маленьких рыбок, которые могут долго следовать за кораблями в северных морях; длиннорылых уклеек, обитающих только на севере Атлантики, и скорпен; а затем перейду к тресковым, в частности, к виду атлантической трески, представителей которого заметил в изобильных водах Ньюфаундлендской банки.

Их можно назвать горными рыбами, поскольку остров Нью-Фаундленд – не что иное, как подводная гора. Когда «Наутилус» начал прокладывать себе дорогу сквозь плотно сомкнутые ряды трески, Консель не удержался от замечания:

– Вот это да! А я думал, что атлантическая треска плоская, как камбала или морской язык!

– Наивный мальчик! – рассмеялся я. – Треска бывает плоской только в лавке бакалейщика, где ее выставляют в потрошеном и распластанном виде. Но в воде эти рыбы имеют веретенообразную форму, как у кефали, и вдобавок они превосходные пловцы.

– У меня нет причин не верить господину профессору, – ответил Консель. – Да их тут тьма! Настоящий муравейник!

– А было бы еще больше, если бы не враги: скорпены и люди! Знаешь ли ты, мой друг, сколько икринок созревает в одной самке?

– Пятьсот тысяч, – предположил Консель. – Это если совсем уж расщедриться.

– Одиннадцать миллионов, мой друг.

– Одиннадцать миллионов? Ни за что не поверю! Разве что сам их пересчитаю.

– Можешь пересчитать, Консель. Но лучше поверь мне на слово, чтобы не терять времени зря. Кстати, французы, англичане, американцы, датчане и норвежцы вылавливают атлантическую треску тысячами особей. Эту рыбу потребляют в немыслимых количествах, и если бы не ее удивительная плодовитость, она давно исчезла бы из всех морей. К примеру, только лишь в Англии и Америке ловлей трески занимаются, в общей сложности пять тысяч судов, на борту которых находятся семьдесят пять тысяч рыбаков. Каждое судно добывает около сорока тысяч особей атлантической трески, что составляет в общей сложности двадцать пять миллионов[215]. То же самое происходит у берегов Норвегии.

– Так и быть, – согласился Консель, – поверю господину на слово. Не стану их пересчитывать.

– Пересчитывать что?

– Одиннадцать миллионов икринок. Но позволю себе одно замечание.

– Какое же?