Две души Арчи Кремера (СИ)

Комендант Лутич и решился. В конце концов, смелости он набрался давно, фантазия его не подводила никогда, за решимостью дел практически тоже не вставало – явился же он наконец пред светлы очи Ноя Де Велде; тот же, взъерошенный, с кожей белой до синюшности, с глазами растерянными настолько, что они смотрелись неестественно, наподобие стрекозьих, с обветренными губами, которые раздражали Лутича куда сильней, чем он мог объяснить, а уж завлекали-то как, – он стоял и смотрел на Лутича, кажется, собирался что-то сказать – неизвестно, попросить ли, потребовать, приказать, – а в результате открывал губы – облизывал их – закрывал – снова открывал – и не моргал. Не то чтобы ждал чего-то, но вполне возможно, что был бы не против. Или кто их знает, этих землероек. Они ведь близки к истокам, к матери-природе, не меньше, знают все о природных силах и прочей метафизической дряни, наверняка не должны испытывать смущения перед банальными плотскими интересами, наверняка и Ной – Де Велде, мать его – относится к сексу с известным прагматизмом, думает, что это упражнения, чтобы разные физиологические жидкости в простате и семенных пузырьках не застаивались, ну и удовольствие приятным бонусом, и если Лутич намекает, то и Де Велде не откажется, проблемы в этом практически никакой. Такие рассуждения были не очень приятными, возможно, не очень близкими к истине, возможно, сам Де Велде не понимал, какого хрена он делает с Лутичем вдали от всех людей, в той части пузыря, которая считается вполне благоустроеннной и предназначенный не только для промышленного сельского хозяйства, но и для созерцания-любования-досуга; возможно, он не понимал, во что вляпался, затащив в этот укромный уголок Лутича, изо всех знакомых, которые вроде как не против развлечься – его; в любом случае, Лутич считал, что согласие Де Велде получено не только на сложные фатические ритуалы, но и на более однозначные прелюдии, а вообще его тело решительно говорило ему: насрать на политесы, действуй, жестянка хренова!

Дальнейшее было делом техники. Забытыми, черт побери, действиями, которыми Златан Лутич не особо развлекался в звенящем от страстей юношестве – у него были другие приоритеты. Что-то он знал, что-то – предполагал, что-то просто хотел подарить Де Велде. Ною – например, магическое сближение губ, сладкое, пряное, томное, болезненное, доставляющее ему самому бесконечное удовольствие, тем более что этот адепт естественности не думал пугаться, стыдиться или еще что-то, он как зачарованный следил за Лутичем, встревоженно переводя взгляд с губ на глаза, с них – на губы, не вспоминал о том, что свои губы пересохли, забывал дышать; его рука тянулась вверх, к шее Лутича, не иначе, но он мужественно ее одергивал, и кто его знает, по какой такой идиотской причине – Златан Лутич бы не возражал, а очень даже приветствовал бы инициативность Ноя Де Велде. Ему казалось, что воздух вокруг них искрит, и запах у него насыщался тестостероном все сильней, и покрытие под грушевыми деревьями и рядом с малиновыми кустами просто замечательно мягкое, и Ной Де Велде разрывался между неловкостью – неуверенностью в правильном анализе реакций своего организма и жаждой испытать то, к чему привел их обоих, а все не определялся, чего хочет от них. Цветущие груши пахли, кстати, сладко, дурманили не хуже икс-дорфинов каких-нибудь, или это казалось Лутичу, и не они ли были причиной, по которой глаза Ноя темнели.

Златан Лутич положил руку Ною Де Велде на плечо, осторожно потянул на себя, бережно коснулся его губ. Воистину – медовых. Хотя на вкус пресных и шершавых на ощупь. Этот землеройный зачарованный принц хоть бы пошевелился в ответ, стоял, приоткрыв рот, тянулся за еще одним поцелуем, не дышал, смакуя блаженство, а Лутич понимал две вещи. Первая: в таком виде, читай, в полузабытом возбуждении и с такой эрекцией, он хрен пойдет отсюда до своей конторы – позорище какое, это сплетен будет на полгода, и вторая: здесь на травке ни прилечь и поублажать друг дружку, ни прижать этого очарованного к дереву и потискать всласть не получится, ибо деревца, конечно, цвели обильно и плодоносили исключительно мощно, но стволы имели хлипкие, а ветки на них начинали расти на уровне полуметра, и идея насчет того, чтобы опустить Ноя на травку казалась привлекательной, но при температуре в плюс тринадцать кто-то из них непременно отморозит задницу, а другой – яйца. Можно было бы дернуть Ноя и спросить, куда можно заныкаться и продолжить взаимное услаждение, но как бы тот не опомнился и не сбежал, а помимо этого – Лутичу хотелось стоять под этим хиленьким деревцем как минимум вечность и просто целоваться.

Так что он демонстрировал Ною Де Велде свои способности и позволял ему удивлять себя. А тот был горазд на это: чувственен был до такой степени, что Лутич словно со стороны слышал свои собственные стоны, наслаждался и смаковал их и жадное дыхание Ноя вместе с ними. А еще его костлявое тело, спрятанное под рабочим комбинезоном, а еще проворные руки, а еще его ловкий язык.