Две души Арчи Кремера (СИ)

Что, собственно говоря, представляла собой эта тренировка: этих несчастных обеспечивали великолепной связью, достаточно обильным, но сравнительно однообразным рационом и держали на практико-испытательной станции в семидесяти километрах от Южного полюса. К счастью, во время полярного лета, а то еще бы и в вечной темноте там сидеть. Итого две группы имели: жуткие ветры, постоянный холод, временами даже превосходивший марсианский, необходимость передвигаться из шатра в шатер либо по переходам, в которых царила минусовая температура, либо в полной экипировке, которая весила не шестьдесят килограммов, как скафандр, но под тридцать точно – а просто потому, что. На вопросы вроде «на кой?!» методисты пожимали плечами и загадочно улыбались. Аргументы вроде «на Марсе уже давно вполне продвинутые и очень комфортные условия» осыпались с этих самодовольных вурдалаков, как труха.

Самое интересное: Кронинген не мог не признать– и его коллеги тоже – что это было неплохое время и в чем-то полезный эксперимент. Не в плане того, что они завели новые дружбы, укрепили уже имеющиеся отношения или что-то подобное; но друг друга они узнали гораздо лучше. Эти оптимисты – методисты-инквизиторы – могли заявлять, что члены группы воспользовались возможностью, чтобы открыть друг другу сокровенные тайны и прочая чушь; ничуть: лицемерие в их маленькой вселенной было отточено за это время до императорских размеров. После определенной практики оказалось возможным дурить даже этих горе-психологов, и это становилось предметом тщеславия: не раз поздним вечером, во время спонтанных посиделок, которые казались непосвященному почти уютными, эти птеродактили хвастались друг другу: а я нашего циклопа так и так дурил, а я нашу ведьму на откровения такой и такой тактикой спровоцировал, а я нашему vagina dentata такого о своем несчастном детстве наплел, что он чуть не разрыдался, придурок. Собственно, эти посиделки именно казались уютными: они, конечно, образовывались только после того, как все, собравшиеся в помещении, убеждались, что их не подслушивают; и даже в момент искреннейших вроде откровений делившийся был готов сделать шаг назад и заржать над ними, что в большинстве своем и случалось. В общем, у каждого из практикантов был непростой путь туда, где они оказались; в прошлом у них у всех были вещи-события, за которые было стыдно потому, что они совершали их сами; за некоторые было стыдно вдвойне, потому что их совершали над ними; находилось место травмам, разочарованиям, унижениям, чему угодно еще. И этим как раз никто не рисковал делиться с другими. Потому что – вполне разумно – не доверял. А вот что практиканты друг о друге узнавали, было куда более ценным: в экстренной ситуации, скажем, когда человек без скафандра окажется в шлюзе, а из того начал откачиваться воздух, и вот кто из них сделает все, чтобы разгерметизировать шлюз и спасти бедолагу, а кто артистично смахнет слезу и помашет ручкой на прощание, красуясь за иллюминатором, можно было предсказать с достаточной степенью достоверности.

Все на той же тесной станции проходили нудные симуляции: погрузка в посадочную шлюпку, взлет, пристыковка; знакомство с невесомостью, сниженной гравитацией и прочим; знакомство с некоторыми особенностями физиологии на Марсе; это все было условным – как бы ни хороши были сенсорные костюмы, но они могли сымитировать ту же невесомость лишь частично. В любом случае, Максимилиан У. Кронинген осматривал внутренности посадочной шлюпки в действительности, не в виртуальности, без удивления – она была незнакомой, но и узнаваемой, процедура перелета тоже была лишена новизны, шумы, ощущения не оказывались неожиданными. Иными словами, тренировки все-таки оказались эффективными.

И четыре недели на «Адмирале Коэне». У них у каждого была своя каюта, причем побольше, чем на антарктической станции, и это сразу и с заметным удовлетворением признали все двенадцать человек. Кто-то вголос, кто-то, и среди таковых был Кронинген, молча, с бесстрастным лицом. Зачем делиться тем, что при известной ловкости может быть использовано против тебя?

Сам крейсер был огромным. Людей на нем – не пересчитать. Необходимость в этой дурацкой тренировке была в очередной раз поставлена под очень большой вопрос; словно чтобы подчеркнуть тщетность практики, члены следственной группы держались как можно дальше друг от друга, благо сие на этом огромном кашалоте было проще простого. Максимилиан У. Кронинген был, разумеется, руководителем группы, имел возможность в любую минуту связаться с любым из ее членов, но старался делать это как можно реже, не в последнюю очередь чтобы не трогали его. С тремя из одиннадцати людей он увиделся за все время перелета ровно два раза: при посадке и при перелете на Марс.

– Хороша махина, – сказал один из этих троих. – Прямо как по Средиземному морю плывешь. Бывал на таком, Макс?

Кронинген приподнял брови – на пару миллиметров. Снизошел.

– Еще чего, – процедил он.