Две души Арчи Кремера (СИ)

Отчего-то в двух с чем-то миллионах километрах от Марса такие мелочи вспоминались особенно хорошо. И понимать их оказывалось куда проще. Николай Канторович, например, не погнушался повесить рядом с изголовьем своей койки голограмму этого пантеона. И это Арчи тоже понимал. И еще отчего Кантор, перед тем как заснуть, смотрит на эту голограмму, словно сверяется по ней с собой. Это, конечно, было сентиментально, но необходимо все-таки: когда расстояние все увеличивается, нужен какой-то якорь, какое-то связующее звено между ними и домом. Общее воспоминание, что ли. У каждого члена экипажа было нечто такое. Араужо, когда раздумывал о чем-то, потирал обручальное кольцо. У него и медальон был, тоже с какой-то тайной и приятной историей. У каждого было нечто такое. У Арчи – ничего.

У него зато была возможность сидеть, положив ноги на консоль, смотреть на экраны, слушать тишину, думать. Не поддаваться искушению создать модель наподобие той, которую видел у Захарии: «Марс – «Адмирал Коэн» – Земля». Для полноты картины можно было бы подбавить пару рандомных небесных тел, и – недостатки обладания таким шустрым искином – у Арчи перед глазами забрезжила почти прозрачная картинка. Он чуть ли не уравнения видел, по которым высчитывалась траектория «Адмирала Коэна», орбиты Марса и Земли, данные телескопов о малых небесных телах, и как в соответствии с этими уравнениями менялось положение небесных тел. И плевать ему было на них, а на то, отчего он так много думал об этой модели, – не плевать.

Тот саркофаг с марсианским песком, в котором Захария Смолянин имитировал передвижение «Триплоцефала» к астероидному поясу, а затем обратно, привычные жесты остальных членов команды, рассеянно обращавшихся к своим талисманам – это все обретало смысл. И, как ни странно, это все было совершенно бесполезно. «Адмирал Коэн» удалялся все стремительней. Пассажиры уже наверняка заныкались в своих каютах и отдыхали после капитанского ужина. Психологи уверены, что при малости самоконтроля и даже без суггестивных практик достаточно двадцати одного дня, чтобы избавиться от привычки. Кронинген уже пережил двенадцать марсианских дней, а это, считай, на восемь с лишних часов больше, чем на Земле. До Земли он долетит с легким сердцем и обычным бесстрастным взглядом.

А Арчи тосковал. Он странным образом даже не мог объяснить, по чему именно. Сам себе удивлялся: обычно когда он не мог подобрать лексические единицы, ему исправно помогал Арт, по самым мелким признакам определявший, что именно хотел сказать Арчи, и почти всегда угадывавший. И кажется, они обзавелись ситуацией, в которой оказывались равным образом беспомощными – ни Арчи, ни тем более Арт не мог подобрать верного определения странному состоянию, в котором пребывал. Хотелось бесконечно смотреть на космос, плавать в темноте, хотелось представлять иное время и пространство, в котором двоим достаточно просто потянуться друг к другу, и эта чернота, эта пустота и тишина просто аннигилируется, и до кончиков пальцев дотянуться – необходимо совсем крошечное усилие.

Для таких мечтаний командорский пульт оказывался не самым приспособленным местом: в космосе все-таки много чего случалось, что отвлекало от невеселых дум. Слишком близко пролетал метеорит; корабль входил в облако из заряженных частиц, откуда ни возьмись водопадом обрушивались космические лучи. Само торможение требовало очень пристального внимания. Один лишний импульс мог привести к погрешности в сотню километров, в космосе с его инерцией на коррекцию такой оплошности ушел бы не один день. Делать в принципе не нужно было ничего. Сиди себе, отслеживай массивы данных, следи за тем, чтобы все было в зеленой зоне, обращай внимание на контрольные показатели, – и параллельно тоскуй вволю, заставляй себя не думать о том, где находится «Адмирал Коэн» и где на нем двенадцать пассажиров, ставших Арчи куда более близкими, чем хотелось.

Араужо сел рядом с Арчи.

– Спать будешь? – зевнув, спросил он.

Арчи помотал головой и зачем-то переложил ноги – правая поверх левой, обе на консоли.

– Эх, молодость, – буркнул Араужо, оглядывая мониторы.

Арчи неопределенно покивал головой.

Вдвоем было куда веселей следить за мониторами. И все-таки велика сила опыта: некоторые вещи, которые Дарио Араужо рассказывал Арчи, были неожиданно очевидными, но Арчи впервые слышал их только сейчас.

В помещении было тихо. Двигатели были отключены, основные маневры начинаются через двенадцать часов, пока следовало просто ждать. Араужо спросил – вроде как неожиданно, но ожидаемо:

– Ты с этим… прокурором… поговорил все-таки?

Он покосился на Арчи, не повернул к нему голову, спрашивал угрюмо, быстро, словно стыдясь своего вопроса.

– В смысле? – ровно произнес Арчи.

– Ну в смысле, – буркнул Араужо и отвернулся. – Как-никак он того, и ты того. И вы вроде как не на пару месяцев расстаетесь. Нехорошо.

Он совершенно правильно истолковал молчание Арчи.

– Значит нет. Дурак.

Неодобрительно потряся головой, Араужо встал зачем-то, поправил монитор, снова сел.