Две души Арчи Кремера (СИ)

Но – то Лутич. Он стоически сносил энтузиазм Захарии, с каменным лицом принимал поздравления и почти не злился на шутки о брачном периоде, брачном возрасте и брачном капитале, которыми его активно забрасывали знакомые и малознакомые люди. А был еще Николай Канторович, который поневоле втягивался в подготовку торжества: Захария категорически отказывался делить общественное и семейное. А с Канторовичем в дело вовлекались остальные, потому что не по-честному это – оставить товарища в беде. И Арчи разрывался между двумя желаниями: удрать подальше от Захарии Смолянина, жаждавшего организовать и провести лучший на Марсе праздник, – и поучаствовать в этой кутерьме. Его грызло любопытство: что придумает Захария, как будет вести себя народ, как – Ной Де Велде, неотмирное создание, которое тем не менее отлично знало, что да как на Марсе происходит, не иначе из ноосферы черпало свои знания. И невероятно хотелось узнать, как так случилось, что Лутич влип. Не в русалочьи глаза Ноя Де Велде – это как раз было понятно и всему Марс-сити очевидно много раньше, чем Лутич признался сам себе (или, по крайней мере, так заявляли все, узнав об «отношениях» и о свадьбе), а вот как Лутич влип в свадьбу, которую организовывал Захария Смолянин, – это было прелюбопытно.

А судьба, решив сыграть злую шутку со Златаном Лутичем, вознамерилась распространить ее и на его многочисленных товарищей. Все тот же неугомонный Захария Смолянин категорически настоял на мальчишнике. Традиционно это было некоторым образом обосновано. Логистически – мало осуществимо. Можно сделать два мальчишника, но тогда как распределять гостей? Можно делать один, но свадьба теряет не меньше половины своей прелести. Подумать только, двое возлюбленных голубков не будут лишены общества друг друга, не будут томиться друг без друга и страдать в ожидании Того Самого Дня, да еще если не уследить за ними, так чего доброго свалят в ночь глухую, оставив гостей ни с чем, – вообще непорядок. И поэтому Захария Смолянин, неугомонный и невыносимый тип, организовал мальчишник на главной площади прямо перед ратушей, заставил всех землероек украсить его самыми разными цветами, включая олеандры, диффенбахии и волчьи ягоды, а к Лутичу приставил Ставролакиса и Арчи, проинструктировав тех следующим образом: глаз с будущего семейного типа не спускать, напиваться не давать, к Де Велде ближе, чем на двадцать метров, не подпускать – иначе террор. Сам Захария стерег недреманным оком второго будущего семейного типа, меланхоличного, мечтательного, романтично-растрепанного, бросающего тоскливые, молящие о спасении взгляды на свою защиту и опору, она же средоточие власти в марсианской колонии, она же комендант Златан Лутич.

Впрочем, было весело. Арчи учился танцевать какую-то жуткую дрянь, которую доктор Сакузи называла страшным словом «пасодобль»; у него получалось, он делал старой ведьме Сакузи комплименты, она хихикала как девчонка и висла на его руке. Он оказался невольным третейским судьей в споре Лакиса и Араужо – они орали друг на друга, пытаясь доказать, какой спорткар лучше. Хотя на Марсе не то что автострад не было – приличные дороги измерялись двумя-тремя сотнями километров, какие там спорткары, но это не стало помехой для настоящих мужчин, знающих наверняка, какими должны быть настоящие гоночные автомобили. Когда они обратились к нему, требуя признаться, какой спорткар он считает самым лучшим, Арчи сказал вполне искренне:

– Велосипед.

Лакис вытаращил глаза. Араужо протянул: «Э-э-э…». Они недоуменно посмотрели друг на друга, с подозрением – на Арчи и отправились к бару заливать горе от непонятости кобальтово-синей водкой, последним изобретением местных дизайнеров от химии. Захария тут же оказался рядом с Арчи, требуя подробного отчета о том, почему Лакис с Араужо чуть не подрались, но все-таки не подрались и почему теперь так категорично объясняются друг другу в любви. Арчи пожал плечами – а что тут можно сказать?

Ему было любопытно, как чувствуют себя Ной Де Велде и Златан, громогласно – не без участия Лапочки Смолянина – заявившие о своих отношениях. Каково оно – выставить себя на всеобщее обозрение, подставиться под изучающие, оценивающие, одобрительные и осуждающие взгляды, отвечать на дурацкие вопросы: а всем непременно хотелось знать, как они докатились до такой жизни, где собираются жить и – о ужас – куда отправляются в свадебное путешествие. Лутич стоически улыбался, отвечал предельно туманно (а потому что сам не знал, но что-то ему подсказывало, что его ждет хороший такой сюрприз) и с трудом отрывал взгляд от Ноя Де Велде. Арчи сидел в апельсиновой рощице, прислонившись спиной к дереву, спрятав лицо за редкими ветками, принюхивался к запаху и мечтал. Необязательно о чем-то замечательном, и определенным это тоже нелегко было назвать; но это было важно, удовлетворяло какие-то глубинные желания и отвлекало от грустных мыслей.