Мы боролись глубоко под землей, где нет хода времени. Вновь и вновь рубил я его, пока наконец он не скрылся в темном туннеле. И эти туннели не были сделаны народом Дюрина, Гимли, сын Глойна. Глубоко, глубоко — глубже самых глубоких шахт гномов — земля кишит безымянными существами. Даже Саурон не знает их. Они старше его. Я бродил там, но не буду говорить об этом, чтобы не омрачать сияние дня. В этом отчаянии моей единственной надеждой был мой противник, и я преследовал его, идя за ним по пятам. Он и привел меня снова к тайным ходам Казад-Дума — он знал их отлично. Мы поднимались, пока не достигли основания Бесконечной Лестницы.
— Она давно потеряна, — вставил Гимли. — Многие говорят, что она существует лишь в легендах, а другие утверждают, что она разрушена.
—Она существует, и она не разрушена, — продолжал Гэндалф, — она поднимается из глубочайшего подземелья к высочайшему пику, извиваясь спиралью из многих тысяч ступеней, пока наконец не приводит в башню Дюрина, высеченную в скале Зирак-Зигил на вершине Сильвертайн.
Здесь, над Келебдилом, находится одинокое отверстие в вечном снегу, и перед ним узкая площадка, крошечный островок над туманным миром. Солнце там светит ярко. А ниже лежит толстый слой облаков. Балрог выбрался через это отверстие и, когда я последовал за ним, вновь вспыхнул пламенем. Никого не было вокруг, иначе спустя века пели бы песни о битве на вершине. — Неожиданно Гэндалф рассмеялся. — Но о чем бы говорилось в этих песнях? Те, кто глядел снизу, решили, верно, что на вершине разыгралась буря. Они слышали удары грома и видели блеск молний, ударяющих в Келебдил и высекающих из него языки пламени. Не довольно ли этого? Большой столб дыма поднимался над нами, дыма и пара. Лед растекался ручьями. Я скинул своего врага вниз, и он упал с огромной высоты, ударившись о склон горы. И тьма овладела мною. Я лишился мыслей, я бродил вне времени по далеким дорогам, о которых не стану ничего говорить.
Нагим я некогда явился на свет — и вот, словно родился вновь, нагим я лежал на вершине горы. Башня за мной рассыпалась в пыль, отверстие исчезло, разбитая лестница покрылась обгоревшими обломками камня. Я был один, забытый, без надежды услышать хотя бы звук рога с земли. Лежал, глядя то вниз, то вверх, и звезды кружились над моей головой, и каждый день был долгим, как земной век. Достигал моих ушей слабый гул, поднимающийся со всех земных сторон: рождение и смерть, песни и плач, и медленный стон перегруженного камня. Там и нашел меня в конце концов Гвайхир, Повелитель Ветра, подобрал и унес прочь.
«Друг, помогающий в беде, я осужден быть твоей тяжкой ношей», — сказал я ему.
«Прежде вы были ношей, — отвечал он, — но теперь в моих когтях вы легче лебединого пера. Сквозь вас видно Солнце. Пожалуй, я вам и не нужен: если выпущу, ветер вас понесет и вы плавно опуститесь на землю».
«Не выпускай меня, — выдохнул я, снова ощущая в себе жизнь. — Неси меня в Лотлориен».
«Это мне и велела Леди Галадриэль, посылая на поиски», — ответил Повелитель Ветра.
Так очутился я в Карас-Галадоне и обнаружил, что вы уже ушли оттуда. Я жил там вне времени. А поправившись, обнаружил, что одет во все белое. Я давал советы и сам получал их. Потом тайными дорогами направился сюда и принес с собой послания некоторым из вас. Арагорну меня просили передать следующее:
Леголасу она посылает такие слова:
Гэндалф умолк и закрыл глаза.
— Значит, мне она ничего не передавала? — пробормотал Гимли и опустил голову.
— Темны ее слова, — заметил Леголас, — и мало значат для того, кто их получил.
— Это не утешение, — ответил Гимли.
— Неужели вам хочется, чтобы она открыто говорила с вами о вашей смерти? — спросил Леголас.
— Да, если больше ей нечего сказать.
— Что такое? — спросил Гэндалф, открывая глаза. — Да, кажется, я могу раскрыть смысл ее слов. Прошу прощения, Гимли! Я задумался над разгадкой посланий. Вам она тоже передала несколько слов, не темных и не печальных.
«Гимли, сыну Глойна, — сказала она, — передайте привет от его Леди. Хранитель локона, куда бы ты ни шел, я мысленно всегда иду с тобою. Но будь поосторожней с топором и не руби им дерево любое!»