Две луны

Отсюда хорошо просматривалась большая поляна. На поляне подковой были расположены двенадцать палаток. Горело несколько больших костров. (Мне послышалось: до меня долетает треск веток, пожираемых огнем). На поляне сидели — подложив под ягодицы бревнышки — или слонялись несколько десятков бугаев в кожаных куртках или костюмах цвета хаки. Кто — курил. Кто — пил из термоса. Кто — поджаривал сосиску на палочке над огнем. На длинном шесте — трепыхался на несильном ветру флаг со свастикой и черным уродливым орлом.

Так и есть. Нацистский лагерь. При самом грубом подсчете получалось, что субчиков в лагере — не менее четырех десятков. А сколько еще бродит в окрестностях лагеря — как те два гоблина, которые собирают хворост?..

Голоса «бонов» на поляне сливались в монотонный гул. Все же — я выцепил два голоса. Изрядно помятый Адольф — чуть ли не с плачущими интонациями — распинался перед бородатым зубром лет сорока:

— Да я вам клянусь, капитан!.. Этот тип дрался, как зверь. Одного за другим — завалил четырех наших. Мы ничего не могли поделать с этим… волчарой. Я сбежал, чтобы предупредить вас…

Капитан лишь зло усмехнулся:

— Все это ты говорил вчера, Адольф. И знаешь, что я вынес из твоего рассказа?.. Вы впятером не смогли навалять полудохлому антифашистскому щенку. Но твои товарищи имели мужество погибнуть в бою. А ты… ты удрал, как обкакавшийся заяц. Ты опозорил нас всех, Адольф.

— Но ка-пи-та-ан!..

Я почувствовал, как по губам моим змеится ухмылка.

Растоптанный Адольф — жалкий, как безногий головастик — докладывает своему боссу (группенфюреру — или как это называется у неонацистов?..) о дикой передряге в придорожной столовой. А «капитан» на три четверти не верит своей шестерке. В глазах предводителя фашистского сборища — Адольф только трус и слабак, бежавший с поля боя.

«Герр капитан» — конечно — за басню считает, что пять бонхедов нарвались на сверх-бойца, подобного Рустаму, рубившему косматых дэвов, как капусту и мясо на суп. Ну что же: придется убедить нацистского скептика, что под небом голубым иногда встречаются богатыри.

Я отполз из-под елок — подальше от Лагеря.

Я подумал: чтобы одолеть четыре или пять десятков бонхедов — ножей недостаточно. Мне нужно метательное оружие.

Я отдалился от неонацистского лагеря километра на два. Расправил плечи. Напряг слух — но кроме птичьего многоголосия ничего не услышал. Можно было заняться изготовлением оружия.

Я нарезал ножом и обстругал несколько десятков прутьев. Затем достал из рюкзака по наитию прихваченные из дому моток проволоки и плоскогубцы. Плоскогубцами я «откусывал» от проволоки кусок сантиметров в пятнадцать и накручивал на прут — так, чтобы конец торчал, как жало. Получалось нечто вроде дротика.

Работа заняла у меня прилично времени. Сквозь кроны деревьев сочились жаркие лучи высоко вскарабкавшегося по небу солнца. Я шумно вдохнул и выдохнул. Пора было приниматься за работу иного рода.

Только не спрашивайте, как я мог понадеяться на такое хлипкое оружие, как дротик с острием из проволоки. Я верил в проснувшуюся во мне нечеловеческую мощь. Я метну самодельный дротик с такой силой, что он пронзит толстую бонхедскую шею насквозь.

Погрузив сорок два дротика в рюкзак, как в колчан — я двинулся к лагерю нацистов.

Чем ближе к «осиному гнезду» я подходил — тем осторожнее ступал. Нацики могут быть не только в лагере — но и в окрестностях. Я крался тихо — как пантера.

Увидел: впереди — спиною ко мне — сидит на корточках неонацист со спущенными штанами. Собрался испражняться. Я достал нож. Подполз, как змея. И чиркнул лезвием по горлу неонациста. Тот захрипел, валясь на спину. Из раны обильно хлестала кровь.

Ну что, господа фашисты?.. Я открыл счет.

Это вам не дворника-таджика избивать толпой и не насиловать тюркских девушек. Попробуйте-ка противостоять богатырю.

Выглянув из кустов — я увидел двух молодчиков, прогуливающихся по извилистой тропке. Не подозревая об опасности — бугаи то ржали, как лошади, то горланили какой-то нацистский гимн.

Пришло время опробовать мое самодельное оружие. Я метнул дротик в ближайшего бонхеда.

Дротик со свистом рассек воздух — и впился громиле в шею. Бонхед захрипел, качнулся, упал и скорчился.

— Какого?.. — вытаращил глазища второй нацик.

Но тут подскочил я — и молниеносным движением всадил ему нож в сердце.

Вытерев нож от крови — я выдернул дротик из шеи первого нацика.

С ножом в правой руке, с дротиком — в левой, с рюкзаком, полным дротиков, за спиной, я направился к вражескому лагерю. Скоро до меня донесся гул голосов.

Я притаился под елками. Нацики сидели вокруг костров — над которыми булькали котелки. Понятно: у бонхедов по расписанию поздний завтрак или ранний обед. Я заметил и Адольфа, и «капитана»-Зубра. Зубра следовало устранить прежде всего. Это означало бы лишить неонацистское сборище головы.

Я прицелился — и кинул дротик.

Душераздирающий вопль.

Дротик вонзился глубоко в глаз громилы, сидевшего рядом с Зубром.

«Не жилец», — со злорадством отметил я. Дротик проник — конечно — до мозга.