Две полоски для мажора

— Я в душ. Захочешь поесть, холодильник забит едой. Спокойной ночи, — все, что нахожусь просипеть ей в ответ.

И мы просто молча, переставая буравить друг друга взглядами, расходимся в разные углы квартиры.

Миллиарды горячих капель никак не помогают мне смыть с себя это дерущее изнутри чувство. Не избавляют от метания между тем, как хочется и как правильно.

Хотя я уже не знаю, чего мне хочется. Наверное, просто спать.

Выйдя из ванной, вижу Лику уже мирно спящей и свернувшейся рыжим калачиком под белым покрывалом.

Невольно торможусь и засматриваюсь на нее в полумраке, прежде чем потушить весь свет в квартире. Ловлю себя на мысли, что это первый момент за прошедший вечер, когда я не чувствую этого ореола из иголок вокруг нее. Я уже весь исколот этой холодностью.

Сейчас она такая, какой была тогда. со мной. в ту ночь.

Только теперь эта девочка, в одиночестве спящая на моей кровати, вдвойне беззащитнее. Все, что противно саднило в груди просто взбешивается, подкидывая сердце в грудной клетке. И чем дольше я рассматриваю рыжие локоны, тем паршивее мне становится. Какого хрена я творю?

Вырубаю потолочную подсветку и просто валюсь на диван лицом вниз прямо в домашней одежде. Хочется застонать от бессилия.

Твою же гребаную мать!

Утром нам придется поговорить о том, куда двигаться дальше. Правда, я пока не имею ни малейшего представления куда...

Глава 18

Марк

Но и утро я начинаю с этой же мысли. Твою же мать! Ну какое гадство может ломиться ко мне в дверь, насилуя звонок в... Бросаю взгляд на часы, встроенные в дисплей микроволновки, и тихо матерюсь. В восемь утра, блин!

— Там кто-то пришёл, — сонно лепечет Лика.

— Угу. — мычу в ответ и сползаю с дивана.

В квартире еще утренний полумрак, поэтому я просто на ощупь ползу-плетусь к двери. Но сонная пелена слетает на хрен через секунду, когда смотрю в глазок.

Сердце бахается куда-то в желудок. И меня посещает такая по-дурацки спасительная идея... Может, притвориться, что нас нет дома?

Отлипаю от дверного глазка и остервенело мну ладонями лицо, окончательно просыпаясь.

— Марк, что-то не так? Ты будешь открывать? — слышу настороженный голос Лики из глубины квартиры за своей спиной.

— Буду, — хриплю ей в ответ.

А у меня-то и выбора нет. Этим двум амбалам ничего не стоит снести с петель дверь, которая уже принимает парочку смачных ударов снаружи.

Три поворота замка сверху, три снизу и дверь распахиваю настежь.

Коля и Толя. Два шкафа в чёрных водолазках и джинсах даже зрительно не умещаются в дверной проем. Только эти громилы не вызывают желание прикинуться мертвым.

А вот тот, кто стоит между ними.

Даже в это жутко раннее воскресное утро он все равно в идеальном костюме: пиджак, рубашка, брюки. А есть ли вообще в его гардеробе что-то иное? Одного прямого изучающего взгляда с ног до головы мне хватает по горло. Нервы тянутся струной.

Хочется захлопнуть дверь квартиры и забаррикадироваться. А еще лучше запрятать Соболевскую куда-нибудь в шкаф... Хотя, скрывать ее, походу, уже поздно. Все. Финита ля комедия.

Цепляю на свое лицо а-ля улыбку и «радостно» цежу:

— Привет, а чего не в шесть утра явился, пап?

& & &

В моей квартире становится слишком тесно. И не потому, она не вмещает в себя Лику, меня, отца и двух амбалов, оставшихся топтаться в прихожей. Тесно от ощутимого напряжения, заполняющего все пространство. Оно буквально разбухает в воздухе.

А вот моего отца ничего не смущает. Он, под наше с Ликой тревожное молчание, уже успел воспользоваться моей кофемашиной, скинул пиджак на спинку стула и теперь вальяжно попивает кофе за моим столом. Его взгляд плавно скользит от меня, сидящего напротив него, к Лике. Заспанная, растрепанная, она ютится в другом углу комнаты на краю кровати.

Если не знать, кем является мне этот расфуфыренный блондин с легкой проседью в волосах и в костюме от «Бриони», то вряд ли можно догадаться о нашей весьма близкой родственной связи. Общего между мной и отцом - это лишь почти двухметровый рост.

И я жду, когда папа допьет свой кофе. А потом меня настигнет казнь. Сомневаюсь, что отец приперся через весь город в раннее утро только для того, чтобы вкусить моей первосортной арабики.

— Ну и? Чего молчим? — он отставляет кофе и переключает все внимание на Лику. — Какой срок?

Мое сердце срывается и летит в тартарары. Я перестаю дышать. Черт подери! Да как?

— Сегодня двенадцать недель, — испуганно лепечет Соболевская.

А я напуган не меньше нее. Как он вообще об этом прознал? Наставил жучков в моей квартире? Даже не удивлюсь...

Настороженно наблюдаю за Ликой и отцом, который смотрит на рыжую, не отрывая глаз. Но Соболевская, слегка вздернув подбородок, стойко держит его тяжёлый взгляд. Ее нервозность выдают лишь пальцы, дергающие край пижамной футболки.

— Три месяца, значит, — задумчиво хмыкает отец, а потом громко оповещает на всю квартиру. — Коля!

Один из его охламонов тут же появляется в гостиной, выражая полную готовность внимать приказам.

— А сходите-ка с девочкой прогуляться, — решительно заявляет отец.

Вижу, как весь смелый запал Лики испаряется, оставляя на ее лице белую тень.