– Пиши, Петрова. «Что касается способов передачи добытых мною разведданных, а так же паролей и явок, то они должны будут определиться после того, как на меня самостоятельно выйдет местный резидент немецкой разведки». Написала? Все. Подпишись, поставь дату.
Слава богу! Все в ажуре. Курятников оформил протокол допроса, дал Маше подписать его и самолично отвел ее в блиндаж-гауптвахту. Затем сел за донесение своему начальнику лейтенанту госбезопасности Прошкину. Изложив обстоятельства задержания Петровой, почти дословно переписав «Явку с повинной», лейтенант написал следующее:
Курятников с облегчением вздохнул. «Теперь можно позвонить начальству», – подумал он и взялся за трубку. Но она молчала. Связи с полком не было. Задумался. Доставить шпионку сейчас? Дело идет к вечеру. Неизвестно, на месте ли лейтенант. Хорошо, оставим дело на утро. Он вышел из блиндажа, крикнул вестового.
– Иванов, завтра чуть свет пойдешь в особый отдел полка. Отведешь туда задержанную, захватишь с собой пакет. Лично вручишь лейтенанту. Понятно?
– Так точно, товарищ лейтенант.
– А теперь ступай на гауптвахту, проверь, как она ведет себя, скажи ей, что завтра утром ее отправят дальше. Выполни и доложи.
Минут через десять Иванов вернулся. Доложил, что вроде бы все в порядке, но она спрашивает, когда будет ужин. И еще она просит, чтобы у нее была вода.
– Налей из графина в ее же баклажку и отнеси. А насчет ужина… скажи, что ужина не будет.
В тот день ужина не намечалось не только для задержанной, но и для самого оперуполномоченного. Не планировался он и для командования полка, батальонов и рядовых, оставшихся в живых. Такое странное положение во многом объяснялось тем, что вышестоящие инстанции знали, что все маршевые роты, направляемые в расположение полка и его батальонов, с ходу бросают в бой, откуда мало кто возвращается. Из этого вытекало, что не было никакого смысла кормить людей перед атакой: нерациональный расход продуктов. Но спирт и водка подвозились исправно. Без сталинских сто граммов наступления не начинались. От такой системы снабжения страдали и те, кто непосредственно не участвовали в боях. О них как-то тоже порой забывали. Поэтому лейтенант Курятников с вожделением смотрел на немецкие мясные консервы и галеты с мармеладом. Однако трогать их никак было нельзя – вещественные доказательства. А вот полбуханки немецкого хлеба, которую он предусмотрительно не занес в протокол, особист съел.
…Утром в сопровождении бойца Маша была конвоирована в распоряжение старшего уполномоченного Прошкина… Накануне Курятников связался с ним по телефону, сообщил ему о поимке шпионки. Тот сердечно поздравил его с боевым успехом и с нетерпением ждал появления задержанной. За две недели пребывания в своей должности его сотрудники еще ни разу не выявили немецкого разведчика. Войдя в блиндаж лейтенанта, освещенного керосиновой лампой, конвоир, вручив пакет, спросил, ввести бабу или как. Прошкин приказал пока подержать ее за дверями и с любопытством стал просматривать бумаги и вещдоки, присланные его опером. Ознакомившись с ними, майор удовлетворенно хмыкнул и мысленно похвалили Курятникова. В это время дверь распахнулась, и в блиндаж стремительно вошел начальник разведотдела дивизии подполковник Рогов. Он дружески пожал руку Прошкину, сел на стул против него и спросил:
– Ну как, ловятся шпионы, диверсанты, дезертиры, перебежчики?
– Помаленьку выявляем, – скромно ответил особист. – Вот как раз вчера поймали немецкого разведчика.