Две повести о войне

Удрученная увиденным и услышанным, Маша вышла из магазина и направилась в ту сторону, где могла находиться толкучка. Она нашлась недалеко от железнодорожного вокзала. Разогнанные бомбежкой, после ее окончания вольные продавцы и покупатели вновь собрались на своем пятачке. Их было немного, несколько десятков человек. В основном продавали или меняли поношенную одежду, разное барахло. Встретилась старушка, которая крепко прижимала к груди узелочек с творогом. Еще одна тетка вынимала и прятала за лифчик яйцо, выкрикивая: «Вареные яйца, вареные яйца!» Наконец, Маша услышала: «Хлеб! Кому хлеб?» Предлагал его одноногий, на костылях, небритый дяденька. «Ну этот наверняка не удерет», – она вспомнила наставления продавщиц из продуктового магазина. Спросила его, а где хлеб, который он продает. Он вытащил из-за пазухи буханку и снова положил обратно. Осведомилась, почем. Когда одноногий назвал цену, у нее потемнело в глазах. Цифра была только чуть меньше той суммы, что имелась у нее в наличие. А обладала Маша, по ее представлению, большими деньгами – их сбережениями за два года совместной с Васей жизнью плюс то, что было подарено ей Петром Дормидонтовичем. Она молча отошла от калеки.

До нее донеслось: «Меняю хлеб на водку или спирт». Вспомнила благостный ужин с окруженцами в лесу, с изобилием мяса и четвертинкой первача, пошедшего по кругу. Пришли на память слова дяди Петя о том, чтобы она берегла самогон, который может выручить в трудную минуту. В горле образовался ком. Снова услышала, что кто-то продает хлеб. Торговала им пожилая тетя. Цену запрашивала такую же, как и инвалид. Маша, держа на руках спящего сына, начала делать в уме вычисления. Она прикидывала: если она купит буханку, сколько у нее останется денег и хватит ли их на покупку билета до Москвы. Она, решившись идти пешком в сторону Можайска, не теряла надежды сесть в поезд на какой-нибудь промежуточной станции. Она не знала, что, если идти по Минскому шоссе, а другого пешего пути не было, такой станции не встретит. Железная дорога проходила далеко стороной и объявлялась только в Можайске. Она стояла в раздумье: покупать – не покупать. Очень уж дорого. Но у нее, кроме остатков каши в карманах, ничего не было. Галеты кончались, да и они предназначались только для Мишки. Оставалось немного немецкого мармелада. Делать было нечего, надо покупать. И в это время раздались милицейские свистки.

Толпа мгновенно исчезла. На маленькой площади осталась только она. Увидела несколько милиционеров, быстро идущих в ее сторону. Почему-то сильно струхнула. Ее, испуганную, спросили, не украли ли у нее чего-нибудь. Она отрицательно покачала головой. Стражи порядка двинулись дальше. Она пошла в ту сторону, где начиналась дорога на Можайск. Голову забивали мысли, одна тревожней других, главная из них – где достать продукты. Что делать? Перед ней замаячила перспектива голода и полная потеря молока. Маша была в отчаянии. Неожиданно из-за угла дома вышла та самая тетка, которая на толкучке продавала хлеб. Предложила меньшую цену, почти на четверть меньше прежней. Маша согласилась. Рассчиталась. Женщина спросила ее, откуда и куда она идет. Маша рассказала. Добавила, что денег у нее почти не осталось и она не знает, как быть. Торговка покачала головой, посоветовала ей сходить в горисполком, может, там чем помогут, и показала дорогу. Вместо горисполкома Маша оказалась у горкома ВКП (б). Милиционер ее не пустил в здание. Вышедший из него мужчина, к кому по совету милиционера обратилась Маша, выслушав ее, сказал, что горком партии выдачей хлебных карточек не занимается.

Покинув Вязьму, двинулась в дальний путь. Сына устроила за спиной. Шла и планировала, как ей обойтись с буханкой: корка – ей, и то не сразу, частями, мякоть через платочек – Мишке. Перед ночлегом набрать грибов. В первом же ручье организовать ловлю пескарей и прочих мальков. В деревнях просить подаяние. Дорога была не очень оживленной. Ехали редкие подводы. Отдельные смельчаки на грузовиках проносились мимо нее в ту и другую сторону шоссе. Попадались пешие, в основном женщины, большинство из них с малыми детьми, шли главным образом по направлению к Можайску. Вид у всех без исключения был крайне изможденный. Возможно, они, как и Маша, уходили от немцев на восток. Это подтвердилось в первой же деревне. Беженки стучались в калитки, просили Христа ради. Никто им не подавал, даже не выходили на зов, хотя в окнах за занавесками мелькали лица. Маша поняла, что этот вариант кормежки отпадает. Правда, в другом селе она застала старуху, покидавшую свой двор. На просьбу Маши дать ей несколько картофелин та ответила, пряча глаза, что бог подаст, сама она не может одаривать всех страждущих. Добавила: «Смотрите, сколько вас. Если бы что обменять…»