Две повести о войне

Как только стемнело, на путях началась жизнь. Мимо прошло несколько человек, похоже, железнодорожники. По громкоговорителю отдавались какие-то приказы. Где-то запыхтел маневренный паровоз. Часть порожняка двинулась в сторону Москвы, другая – назад. Маша, уложив сына за спину, ринулась было к отъезжавшему составу. Но он остановился. Увидела, что к нему кинулось несколько человек, таких, как она. Их становилось все больше – с мешками и чемоданами. Раздались милицейские свистки. Люди растворились в темноте. Маша тоже юркнула в знакомые кусты. Мимо пробежали несколько милиционеров, грозно свистя. Потом все стихло. Проехал паровоз, потом еще один. Стояла кромешная тьма. Похолодало. Оделась во все теплое, укутала сына. Дала ему бутылочку с водой. Он только чуточки пососал ее. И в это время Маша увидела, нет, услышала, даже не услышала, а учуяла движение состава, очень медленное, но безостановочное, уже без лязгов буферов. Поезд уходил на восток, по ее расчетам, с третьего от нее пути. Маша тигрицей выскочила из кустов, нырнула под один вагон, потом под другой и в темноте чуть не налетела на движущуюся пустую платформу. Вцепилась в нее мертвой хваткой, пробежала несколько метров трусцой и, собрав все силы, вскарабкалась на нее. Она упала на живот и не шевелилась. Сердце билось неистово, готовое разорваться. Успокоившись, прислушалась: убыстряет или замедляет свой ход состав. С радостью отметила – набирает скорость. И когда он помчался по полной, вытащила из спального мешка свое дитя, прижала его к себе и стала приговаривать: «Миленький, потерпи еще немного. Скоро мы будем дома, у бабушки и дедушки. У мамы твоей будет молочко. Не ругай нас с папой. Ни он, ни я – мы не виноваты. Виновата проклятая война. Откуда она взялась, я не знаю. Ну еще немножечко потерпи.» И она горько расплакалась. Господи! Неужели всему конец?

Часа через два поезд остановился. Судя по силуэтам построек, у какого-то полустанка. Стоял долго. Миша спал, она слышала его легкое дыхание. Состав тронулся, но ехал уж медленно, и только перед самой Москвой набрал скорость Прибыли на Белорусский вокзал, когда уже светало. Остановились далеко от пассажирских платформ. Пришлось идти пешком. Вместе с ней двигались в том же направлении несколько десятков таких же зайцев, как и она. Вышла на привокзальную площадь и спустилась в метро, оно только открылось. Села в наполовину заполненный вагон, ей уступили место. Взглянула на сына, лицо было спокойно, спал. Прижалось своей щекой к его лбу и… замерла. Лоб был холодный. Она испуганно потрогала его щечки, губы. Они тоже были холодные. Приоткрыла веки, и… на весь вагон разнесся дикий крик. Все повернули головы в ее сторону, те, кто находился рядом, инстинктивно отшатнулись. Кто мог видеть ее, увидели немолодую изможденную седую женщину с ребенком на руках, в рванных брюках и дранных ботинках, перевязанных тряпками. Опрокинув голову, она кричала криком. Люди на остановках выходили и входили, испуганно поглядывая на нее. Пытались спросить у нее, что случилось. Она ничего не слышала. Чуть утихнув, Маша склонила голову над сыном, завыла, завыла похоронным воем. И потом плакала, тихо и долго.

На конечной ее стали выпроваживать – свою станцию проскочила. Снова села в вагон. Потом ехала на трамвае. Шла пешком. Добралась до своих родных метростроевских бараков. Ткнулась в дверь родительской комнаты, заперта. Села у порога со свертком в руках. Барачный коридор был пуст. Только из общей кухни доносились приглушенные голоса и стук посуды. Из нее вышла старушка с кастрюлькой в руках. Проходя мимо Маши, сидящей с закрытыми глазами, остановилась, поставила кастрюльку на пол, спросила, кто она и что тут делает. Маша открыла глаза и прохрипела:

– Баба Катя, вы не узнаете меня?

– Не узнаю, никак не узнаю. Чьих ты будешь?

– Я Маша, дочь Григорьевых.

Старушка всплеснула руками, нагнулась, всмотрелась в нее, заохала, заахала.

– Я не узнаю тебя, Маша. Ты на себя не похожа. Что с тобой случилось?

– Баба Катя, где моя мама, отец, мои братья?

– Отца и старшего брата забрали в армию, младший, подросток, работает на заводе. Мама, как и прежде, работает на фабрике. Сейчас ее смена. Придет поздно вечером. Вставай, дочка, пойдем пока ко мне, вот заодно и каши перловой отведаешь. Ну давай твоего сына, его, кажется, Мишей зовут.

– Не дам, – вдруг крикнула Маша.

Баба Катя испуганно отпрянула. На шум вышли соседки из общей кухни.

– Простите, баба Катя. Нет его, Миши. Миша наш мертвый. Он умер.

В тот день Мишке исполнилось ровно три месяца.

Лето 1941 года: во сне и наяву Повесть

«Я забыть того не вправе…»

А. Твардовский

1

Его разбудил ночной дежурный по штабу.

– Иван Петрович, вас вызывает по радио «десятый».