Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны

В то утро я командовал тренировкой космонавтов, готовившихся к лунным экспедициям. Мы вылетели на тяжелом вертолете с аэродрома Киржач примерно в 80 километрах от Чкаловского, и я занимался тем, что проверял, как моя группа космонавтов выполняет прыжки с парашютом. Погода стояла очень плохая: низкая облачность и сильный дождь. Моя команда прыгнула всего раз, и погода ухудшилась еще сильнее. Дождь перешел в мокрый снег, метеоусловия стали такими ужасными, что я остановил тренировку и запросил разрешения вернуться на базу.

Пока мы ждали на аэродроме разрешения, я услышал вдалеке два громких удара. Мы даже поспорили, что это за шум – взрыв или звук реактивного самолета, преодолевшего звуковой барьер. Мне показалось, что мы слышали и то, и другое.

Через 20 минут нам радировали приказ возвращаться на базу, и я повел вертолет на Чкаловский. Где-то посередине полета я услышал, как диспетчеры напряженно повторяют позывной Юрия Гагарина:

– Семьсот-сорок-первый, Семьсот-сорок-первый, ответьте, Семьсот-сорок первый.

Ответа не было.

Сперва я подумал, что они пытаются вызвать меня, ведь мой позывной – Восемьсот-сорок-первый – звучал похоже, поэтому я вышел на связь:

– Восемьсот-сорок-первый. Слышу вас. Вызываете меня?

Но нет, мне сказали, что вызывают на связь не меня. И ничего больше.

Когда мы сели на Чкаловском, ко мне подбежал офицер, чтобы сообщить, что топливо на самолете Гагарина и Серёгина должно было уже 40 минут как закончиться, но их самолета все нет. Я пошел прямо на командный пост и сказал генералу Каманину:

– Знаю, что даже предполагать такое не хочется, но я слышал звук взрыва вот с этой стороны…

Я нарисовал грубый план области, о которой говорил.

– Думаю, мы должны послать вертолет, чтобы проверить на месте.

Так немедленно и поступили. Через 20 минут пилот доложил, что видит столб дыма в роще недалеко от указанного места. Ему приказали приземлиться на ближайшей поляне и пешком пройти до источника дыма. Землю еще покрыл глубокий снег, и пилот шел до места почти два часа. Он нашел там обломки самолета.

Выслали поисковую группу. Нашли порванный фрагмент летной куртки Серёгина, но, не считая частей самолета, ничего больше. Не было никакого следа Юрия. Сначала мы подумали, что он катапультировался. Уже стемнело, но даже в ночи около 400 солдат продолжали обыскивать окрестности с фонариками, зовя Гагарина по имени.

На рассвете место катастрофы обыскали еще раз. Обнаружили обрывки летной куртки Юрия вместе с маленькими фрагментами плоти. Их поместили в хирургический лоток и показали мне.

За несколько дней до этого мы с Юрием ходили к парикмахеру. Я стоял позади Гагарина и разговаривал с ним, пока парикмахер его стриг. Когда он дошел до волос на затылке, то обратил внимание на большую темно-коричневую родинку на шее Юрия.

– Осторожно, не порежьте, – предупредил я парикмахера.

– Я всегда стригу осторожно, – ответил он.

И теперь, глядя на кусочки плоти, лежавшие в железном лотке, на одном я заметил ту самую родинку.

– Можно дальше не искать, – сказал я спасателям. – Он здесь.

Не могу описать свои чувства. Все, что осталось от этого невероятного человека, которого я любил как брата, лежало теперь в металлической тарелке. Дыхание смерти рядом со мной еще ни разу не было таким отчетливым и кошмарным. Я много раз потом рисовал в карандаше и писал в красках то ужасающее место катастрофы: переломанные деревья, дым, обломки…

Через несколько дней после аварии создали комиссию по расследованию, которую возглавил министр обороны. Мы с Германом Титовым вошли в нее как представители отряда космонавтов. Рассматривали много возможных причин катастрофы. По одной версии самолет Юрия, пытаясь уклониться от стаи птиц, вошел в неконтролируемый штопор. По другой он столкнулся с аэростатом, остатки которого нашли недалеко от места катастрофы. Вторая версия и стала заключением комиссии по расследованию аварии. Но ни одну из них так и не доказали.

Скоро поползли слухи. Болтали, что якобы Юрий отправился в полет, выпив. Другие выдумали, будто бы Гагарин и Серёгин вздумали поохотиться на диких оленей с авиапушкой и не справились с управлением. Дошло даже до того, что Гагарин вовсе не погиб, а оказался в тюрьме после того, как выплеснул коньяк прямо в лицо Брежневу, или же прозябает в сумасшедшем доме. Я выходил из себя, слыша подобное.

Когда накал сплетен достиг апогея, мне позвонил Сергей Михайлович Белоцерковский, наш любимый учитель в академии Жуковского.

– Нам нужно что-то сделать, чтобы защитить честь и репутацию Юрия, – сказал он. – Если не мы, то кто?

Мы приложили большие усилия, чтобы возобновить расследование трагедии. Я хотел расследовать все сам. На многочисленных научных симпозиумах мы утверждали, что не верим в тщательность проведенного расследования. В самом начале нас поддерживал Титов, но со временем даже он решил держаться подальше от всех разногласий.