Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны

Я попытался пошутить:

– Ну, месяца за три, наверное, доберутся до нас на собачьих упряжках.

Перво-наперво мы, выбравшись из спускаемого аппарата, должны понять, где оказались. Мы хотели ощутить твердую почву под ногами. Это оказалось не так-то просто. Когда мы щелкнули переключателем, отпирающим входной люк, подорвались удерживавшие его пироболты, и кабину наполнил пороховой дым. Люк вздрогнул, но остался на месте, закрытым. Что-то снаружи не давало ему открыться. Посмотрев в иллюминатор в крышке люка, мы увидели, что он прижат к стволу большой березы.

Ничего не оставалось, кроме как резко раскачивать корабль туда-сюда, стараясь отодвинуть его от дерева. Паша налег изо всех сил, сорвал люк с остатков пироболтов, и тот вывалился наружу, скрывшись в снегу.

Мы глубоко втянули свежий воздух и чуть не поперхнулись – таким морозным он внезапно оказался. После стольких неприятностей и аварий было так неописуемо хорошо оказаться снова на Земле и дышать ее воздухом! Мы, раскинув руки, бросились друг другу в объятия, неуклюже из-за скафандров хлопая товарища по спине.

Паша пробрался к проему, но оказалось, что я не могу сдвинуться с места: мои ноги застряли под консолью телевизионного пульта. Паша постарался высвободить их, таща и толкая меня, пока я наконец не выкарабкался. Сапоги, правда, при этом слезли и свалились с ног. Мы оба выползли наружу через открытый люк. Сначала Паша, а потом я выкатились из кабины и тут же провалились в снег по шею. Мы посмотрели вверх и поняли, что оказались посреди густого леса, смешанной елово-березовой тайги. Наш основной парашют повис на ветвях почти сорокаметровых деревьев и трепетал на большой высоте.

Жар от нагретого спускаемого аппарата быстро растапливал снег и лед, прямо на глазах проделывая проталину до самой земли. Мы знали, что нам надо как можно скорее определить наше местоположение и поднять тревогу, дать знать, что мы живы. Я пробрался обратно в спускаемый аппарат, чтобы достать секстант и аварийный передатчик. Солнце ярко светило, и я попытался определить наше примерное местонахождение по его высоте над горизонтом. Но оно быстро скрылось за облаками. Небо потемнело, начался снегопад, поэтому мы решили укрыться в кабине корабля.

К счастью, мы с Пашей привычны к суровому климату. Он родился на Вологодчине к северу от Москвы и в детстве часто охотился в лесу недалеко от дома – даже мечтал вырасти и стать охотником. Я же рос в Центральной Сибири, мечтая стать художником. Тому, кто не жил тогда и не испытывал того же, что и мы, сложно представить, как сурово и тяжело нам, детям, было выживать в войну. Но те испытания закалили меня; я чувствовал, что могу справиться с чем угодно. Мы с Пашей знали: сейчас мы на пике своих возможностей. Но все же мы не могли сказать, как долго придется бороться за свое существование в этом удаленном уголке страны.

Жизненно важно было послать весть Центру управления полетами, чтобы помочь им нас найти. Я начал выстукивать сигнал морзянкой на нашем аварийном радиопередатчике: «В – Н – Все Нормально, В – Н, В – Н…» Снова и снова. Я понятия не имел, принимал ли кто-то наш сигнал.

Зато мы очень хорошо понимали, что тайга, где мы приземлились – естественная среда обитания медведей и волков. Стояла весна, сезон гона, когда эти животные злее всего. На борту корабля находился всего один пистолет, который я припас в последнюю секунду, зато много патронов. Когда небо к ночи потемнело, деревья затрещали от мороза – знакомый с детства звук, – ветер завыл.

* * *

Хотя ЦУП потерял с нами связь, когда мы входили в атмосферу, и там не знали, где мы и живы ли вообще, нашим семьям сообщили, что наш корабль благополучно приземлился и мы уже отдыхаем на закрытой даче прежде, чем вернуться в Москву. Женам посоветовали написать по письму с приветами из дома. Им сказали, что письма передадут на ту самую дачу.

Мы не знали, дошел ли наш кодовый радиосигнал. Потом выяснилось, что в Москве его не получили, потому что огромные пространства леса на Северном Урале интерферировали с радиоволнами. Зато его засекли на далеких радиостанциях на Камчатке, на Дальнем Востоке и даже в западногерманском Бонне.

Не менее важным оказалось то, что пролетавший недалеко от нашей посадки транспортный самолет тоже услышал нашу морзянку. На поиски отправили поисковую группу, и в итоге все военные и гражданские самолеты и вертолеты в области, где был зарегистрирован сигнал, получили приказ к ней присоединиться.

Через несколько часов после приземления мы услышали звук приближающегося вертолета. Мы пролезли через глубокий снег к поляне и стояли там, размахивая руками. Пилот нас заметил. Но это был гражданский, а не военный вертолет. Экипаж на борту понятия не имел, как нас спасти.

Но у них появилась идея. Желая нам помочь, они сбросили веревочную лестницу и помахали нам, приглашая по ней подняться. Но это оказалось невозможно. Мы же не цирковые акробаты. Лестница болталась хлипко и ненадежно, а на нас были плохо сгибающиеся и тяжелые скафандры, в которых невозможно ловко взбираться по перекладинам.