Моя временная служба кэпкомом тоже закончилась хорошо. С нашей стороны провалов и ошибок в работе не было: подготовка перед экспедицией – имитационные упражнения на месте и в Хьюстоне, предусматривающие любую мыслимую комбинацию обстоятельств – себя оправдала. Мы даже практиковали действия на случай проблем со здоровьем у экипажа, репетируя с одним поистине гениальным австралийским доктором, которого прикрепили к команде, чтобы расширить возможности экспедиции. Но, к счастью, в полете ничего настолько чрезвычайного не случилось.
После окончания полета «Джемини-4» я еще несколько дней отдыхал в Австралии. Карнарвон хоть и рыбацкая деревушка с одним-единственным отелем, но прекрасное место. В основном мы оставались на станции связи, к которой через сухие пустоши вела грунтовка, вместе с австралийскими «связистами». В последний уик-энд нашего путешествия нас пригласили на овцеводческую ферму, где мы стригли овец и ели кенгурятину.
Подполковник Алексей Леонов
Выход в открытый космос Эда Уайта стал для меня неожиданностью. О нем я услышал во время официального визита в Болгарию. Оказалось, что операцию провели гораздо более амбициозную, чем ждала и докладывала наша разведка. Мы считали, что Уайт лишь откроет люк, наполовину высунется наружу и, сделав несколько фотографий, закроет люк обратно. Но я уверен: вся та информация, которую американцам удалось по крупицам выудить у нас с Пашей на встречах с делегацией США, заставила их расширить программу выхода Уайта.
Полетное задание Уайта сделали весьма рискованным. Космический корабль «Джемини» сильно отличался от нашего «Восхода». Советский корабль оснащался воздушным шлюзом, а из «Джемини» астронавтам приходилось полностью стравливать атмосферу перед тем, как открыть люк, чтобы Уайт мог выйти. Если бы на этом этапе возникли проблемы, экспедиция бы закончилась катастрофой. Но все, насколько я мог судить, прошло безупречно. Лично я тогда не так уж серьезно опасался конкуренции со стороны американцев, потому что считал, что наша космонавтика настолько далеко впереди заокеанской, что у США не оставалось шансов нас догнать. Я сделал то, чего никому больше не под силу: стал первым человеком, вышедшим в открытый космос.
Но позже на Западе стали появляться статьи, где утверждалось, будто бы Уайт первым вышел в космос, а мой выход – фальшивка, что фильм, снятый на наружную камеру «Восхода-2», на самом деле создан в наземной лаборатории. Такие мнения принимались в расчет столь серьезно, что, например, даже в Книге рекордов Гиннесса именно Уайт значится первым человеком в открытом космосе. NASA ничего не делало, чтобы опровергнуть эту ложь.
В России есть пословица: «Собаки лают, а караван идет». Это значит: не важно, что говорят о тебе и многие ли недовольны тобой, – если ты прав, то ты уверен в себе, как скала. Я знал, что первым был я.
Американцы, полагаю, активнее культивируют у себя конкуренцию, взаимное недоверие и паранойю. Впервые я столкнулся с этим всего через несколько месяцев после полета, когда мы с Пашей отправились в августе 1965 года в Афины на Международный конгресс астронавтики. Прибыла и американская делегация, в составе которой присутствовали Дик Слейтон, работавший в должности директора Управления летных экипажей в NASA, и два астронавта – Пит Конрад и Гордон Купер. Они только что закончили восьмидневный, стадвадцативосьмивитковый полет на «Джемини-5».
Тогда я впервые лично увидел американских астронавтов. Хотя я очень много читал о них в журнале
Мое первое впечатление об астронавтах сложилось недоброе. Первая наша запланированная встреча пошла прахом. Мы с Пашей явились в оговоренное место в согласованное время, а американцы не пришли. Мы прождали их больше получаса, но они так и не появились: все оправдали тем, будто бы астронавты проспали. На следующий день греческие газеты вышли со скандальными статьями о том, как пренебрежительно американцы к нам отнеслись. Еще долго мы потом шутили между собой: если американцы и русские когда-нибудь, в каком-то далеком будущем, договорятся полететь в космос вместе, то, видимо, полет не состоится, потому что американцы проспят старт.
Когда мы через два дня все-таки встретились с Конрадом и Купером, оказалось, что им ужасно неловко. Они нам рассказали, что вовсе не проспали, а на самом деле не появились потому, что их правительство не успело дать им окончательное разрешение на проведение такой встречи.