Две византийские хроники Х века

Насколько нам известно, «Взятие Фессалоники» не являлось предметом специального литературоведческого исследования[622]. Поэтому мы считаем целесообразным поделиться некоторыми своими наблюдениями в этой области. Своеобразие сочинения Камениаты в значительной мере обусловлено мемуарными задачами автора. Это сказалось и в отборе материала и а его трактовке: героем произведения является автор, от его имени и ведется рассказ; исторические события не имеют для него самодовлеющего интереса и служат фоном, на котором развиваются его приключения и переживания. Эти непритязательные задачи Камениата подчеркивает неоднократно, с изложения их он начинает свое произведение и о них упоминает в конце: «В своем письме ты выразил желание узнать, как я, попав в руки варваров, томился в неволе, как сменил родную землю на чужие края, какова моя отчизна и ее обычай. Ты уверяешь, что за время краткого общения» которое выпало нам на долю, когда я был в Триполи, ты убедился, что история моя длинна, и все пережитое много ранее и еще угрожающее в будущем ни с чем не сравнимо и превосходит все ужасы трагедий» (гл. 2). Завершается сочинение следующим характерным сообщением: «"И вот я решил исполнить твою просьбу только для того, чтобы описание моих бедствий напоминало тебе о твоей ко мне дружбе и, постоянно тревожа твое сердце картинами страданий, побуждало стремиться к добру" (гл. 79, см. также гл. 3). Несмотря на задачи автобиографического характера, которые заставляли Камениату видеть только то, что лежало перед его глазами или с какой-то стороны непосредственно касалось его, — вопреки присущему мемуарному жанру эгоцентризму и эмпиризму памятник содержит также сведения, представляющие более широкий интерес и особенно ценные для историка.

В центре внимания, однако, находятся бытовые детали, так сказать «фессалоникийский микрокосм» и перипетии личной судьбы автора. Поэтому все события освещаются с точки зрения Камениаты и его семьи, без связи с социальными и политическими явлениями. Подобная ориентировка сочинения воскрешает перед (нами множество культурно-исторических деталей, позволяющих представить себе повседневную жизнь большого средневекового города, деталей, искупающих другие, присущие этому произведению как историческому источнику недостатки[623]. Как верующий христианин, автор осмысливает все постигшие город, вернее его лично прежде всего, несчастья с традиционно-религиозной точки зрения, т. е. связывает нравственное поведение людей с участью» определяемой им богом. Камениата понимает, разразившуюся катастрофу как возмездие бога за то, что фессалоникийцы отвернулись от него, как наказание, наложенное на грешников, чтобы вразумить их и наставить на путь истинный (гл. 12—15). Рассуждение ие обходится без софизмов, когда Камениата пытается понять, за что же погибли свободные от грехов монахи, которые "были пойманы, как овцы, пасущиеся без присмотра, и, закланные мечом, разделили участь грешников" (гл. 38). Эти трезвые сомнения, правда, тотчас опровергаются ортодоксально христианским ответом: «Думается мне, однако, что смерть их, как говорит псалмопевец, была любезна перед лицом господа, и ею он мудро удостоил возлюбленных рабов своих, дабы их славная жизнь увенчалась мученической кончиной и щедро излилась на них награда за долготерпение и воздаяние за несказанную добродетель» (гл. 38). Живая, сейчас же благочестиво потушенная мысль рисует нам византийского человека, каким он очевидно, был в действительности и каким мы, как правило, не видим его в официальных источниках.

Наивное объяснение беды, постигшей Фессалонику, и шаблонность оценки причин различных событий вполне понятны, если учесть, что Камениата — человек посредственно образованный (гл. 8, 11, 67 и сл.), ничем особо не примечательный, хотя и одаренный наблюдательностью и литературным талантом. Эти особенности умственного склада автора заставили его интересоваться теми сторонами жизни, которые обычно не освещались византийской литературой, писать, почти не ориентируясь на литературные образцы, и только о том, с чем ему приходилось вступать в непосредственное соприкосновение. Быт, в частности, мало привлекал внимание византийских писателей; у Камениаты, напротив, он вводится очень широко, и нередко даже в высоких трагических контекстах речь идет о самых прозаических, обыденных вещах (гл. 57, 67—69) и второстепенных деталях, которые почему-либо произвели на него впечатление.