Две войны (СИ)

Он хотел увидеться с Кристофером, пожалуй, больше всего на свете именно сейчас; может быть, в последний раз, хотя бы на минутку, просто попрощаться, ведь если сегодня судьба вновь откроет эту зловонную яму и мертвецы заберут его к себе, то Джастин больше никогда не увидит Криса.

Уже у стойла, как всегда не вовремя, захотелось напиться, чтобы избавиться от подкативших к глазам слез страха и отчаянья. Джастин поклялся себе не прикасаться к бутылке, так как именно по-пьяни он впутался в это дерьмо, но мутное опьянение всякий раз оказывалось соблазнительней беспощадно ясной трезвости. Когда алкоголь ударял в голову, когда кровь гнала его по венам, именно тогда мнимое прояснение в мозгах, любая изреченная ленивым языком мысль казалась сногсшибательно глубокой, правильной, а дух непоколебимым. Но это быстро проходило: на рассудок опускались сумерки, тело постепенно сползало в зияющую пустоту, пока сознание не проваливалось куда-то в неизвестность до следующего утра. Сейчас Джастину было необходимо почувствовать все это снова: силу, храбрость и выдержку — в самый ответственный момент его жизни. Но проблема заключалась в том, что он умышленно не брал в дорогу спиртное, боясь напиться и натворить что-нибудь ужасное, подвести всех на таком важном задании. Сейчас, не проглотив ни капли за несколько дней, Калверли стал чувствовать себя настолько паршиво, что уже начал жалеть об этом — лучше бы он все-таки прихватил маленькую флягу с виски, так как хуже, чем сейчас, быть уже не может. Суставы ныли и неприятно гудели, голова не переставая кружилась, еда не имела вкуса, и есть не хотелось вообще. И разве мог он так беспощадно врать себе, прикрываясь Правым Делом, ведь подвести всех больше, чем два дня назад, выступив на собрании со своей пьяной речью, он уже просто не мог.

Кое-как собравшись с духом, Джастин умелым, отточенным движением прикрепил оружие к широкой кожаной петле на ремне седла и погладил черную гриву своего любимого коня.

— Ну что, Гоар, — с привычной нежностью прошептал верному другу Джастин, — придется нам с тобой, приятель, опять спасать задницы этих придурков. Кто бы наши спас, а?

Офицер оседлал коня и с места поднял его в галоп, направляясь за уходящей колонной.

***

— Направо, живее, живее! — Джастин уже четвертый час мотался от ущелья к равнине, не в состоянии одновременно уследить за перемещением первого полка и своим взводом, терпящим колоссальные потери. Вопреки творившейся неразберихе, он все равно продолжал краем глаза наблюдать за другом, когда Крис показывался в поле его зрения, хотя поклялся себе относиться к Гейту не более чем к простому солдату, не ставя его жизнь выше сотен других своих подчиненных. Сейчас, когда они оказались в самом центре сражения, у Джастина уже не было никаких сомнений в том, что им живыми отсюда не выбраться, поэтому он не упускал возможности в последний раз оказаться рядом с другом.

— Сюда, Кристофер! Быстро! — как только из-за деревьев показался Гейт, Джастин спрыгнул с лошади и кинулся навстречу ему.

Офицер услышал многочисленные выстрелы за спиной, и клубы пыли, поднятые лошадьми, словно тяжелый туман, заволокли все вокруг.

Практически ничего не видя, Джастин продолжал двигаться, чтобы избавиться от преследователей за спиной. Перед ним возникли смутные силуэты, и единственное, что в тот момент имело значение для него, так это то, что солдаты были в синих мундирах.

— Проклятье! — рыкнул себе под нос Калверли, метнувшись было обратно к своему коню, но животное, оставшееся без хозяина, испуганно встало на дыбы, и уже через секунду конь унесся прочь.

Кристофера он потерял из виду окончательно — уже около десяти минут Джастин, рискуя собственной жизнью, яро спасал шкуру друга, попавшего вместе с еще несколькими рядовыми в засаду у леса.

Попятившись спиной, он врезался в кого-то и вовремя успел увернуться от взмаха ножа, со свистом пролетевшего на уровне груди. Такой удар мог бы выпотрошить его, словно зайца, но Калверли, не теряя ни минуты, вслепую пнул нападавшего и с облегчением услышал звон падающего на землю ножа.

Солдат в ту же минуту выхватил из ножен саблю и взмахнул у него над головой. Сабля, рассекая воздух, пронеслась в миллиметре от лица Джастина, и он упал на землю, уворачиваясь сразу от троих синих мундиров, окруживших его. Где-то в десяти футах раздался крик адъютанта об отступлении. Это уже была паника. Массовый страх парализует мысль; во время боя, когда нервы напряжены до невозможности, одного крика, одного труса хватит, чтобы вызвать всеобщую панику, захлестнуть всех волной страха. Джастин знал, что страх на войне присутствует всегда — как верный товарищ, сопровождает и бывалых солдат, таких как он сам; только ему в силу своего опыта известно, чего следует опасаться, как вести себя, ясно, что страх отнимает силы.