Две войны (СИ)

Джастин открыл глаза, и мир снова завертелся вокруг него с бешеной скоростью. Он не понимал, куда попал: повсюду стоял невероятный шум, было душно и жарко, а голоса тысяч людей смешивались в один сплошной неразборчивый хор из стонов, криков, хрипов и плача, и потребовалось несколько минут, чтобы осознать, где он находится. Джастин лежал на соломенной подстилке, расстеленной на сухой, потрескавшейся от высокой температуры земле под открытым небом: ярким, голубым, живым и солнечным, под палящими лучами полуденного солнца, среди ужасной вони и страшных звуков боли. Он находился в полевом госпитале для военнопленных среди таких же раненых солдат-южан, как и он сам.

— Эй, — выдавил Джастин, но на самом деле не издал ни звука. — Кто-нибудь! — снова попытался он.

С трудом повернув больную голову, Калверли огляделся, дернувшись от ужаса, и, если бы у него были силы, он бы вскочил на ноги и убежал так далеко, как только мог, — неважно куда, главное, как можно дальше от этого жуткого места.

Госпиталь простирался на много десятков футов вперед, где прямо на песчаной пустынной земле среди руин каких-то сожженных домов лежали сотни раненых и умирающих. Тут и там взгляд натыкался на обнаженные изувеченные тела. Стоял невообразимый гул: быстрый топот медперсонала, крики и стоны раненых. Пахло кровью и гноем. Джастин почувствовал острый, специфический запах сыра, и в голове сразу всплыла страшная ассоциация — половина из этих людей умирала от гангрены, и, возможно, он также. Калверли с трудом перевернулся набок и, вывернув руку, дотронулся до раны под лопаткой. Она была надежно заштопана, мастерски, но чувствовалось, что наспех. Голова была перебинтована вонючей повязкой, а боль уже немного отступала, поэтому Джастин мгновенно успокоился. Как бы там ни было, у него нет заражения — он будет жить.

Единственное, что волновало его, так это подергивание рук, которое он списал на расшатавшиеся после битвы нервы, но так и не смог совладать с собой. Его немного потряхивало и знобило, не так чтобы сильно, но довольно ощутимо, хотя сил по-прежнему не было. Джастин со стоном лег на спину, стараясь меньше волновать плечо и не крутить головой. Слух вернулся к нему почти окончательно, а вот зрение ухудшилось, и все до сих пор плыло в неясных силуэтах. Не прошло и пяти минут, как он забылся тяжелым, страшным сном.

В следующий раз его пробуждение было вызвано каким-то шумом. На улице стояла глубокая ночь, но вокруг было очень светло от газовых фонарей, стоящих рядом, и так же громко, как и днем. Люди мотались между импровизированными рядами, переступая через головы больных, иногда перепрыгивая. Джастин был очень удивлен, увидев, что военнопленных выхаживают молоденькие девушки-янки — медсестры, бегающие туда-сюда среди жалобных стонов и звериных криков умирающих, — ведь у них, на Юге, к военнопленным солдатам и близко не подпускают молодых девушек. С ранеными могли контактировать только врачи и медбратья. Это были мужчины и мальчишки, не пригодные к службе, те, кого не призвали на фронт по разным причинам, но и они доблестно участвовали в этой тяжелой войне, возвращая к жизни тех несчастных солдат, кто прибывал с линии огня, едва избежав гибели в кровавой борьбе.

Еще его поразило количество раненых: у них, на Юге, в госпиталях лечат только своих солдат, а пленных — крайне редко, и только ради того, чтобы они не умерли на одном из допросов раньше времени, а продержались как можно дольше. Здесь же, на Севере, лечили сотни поверженных противников, и Джастин был крайне удивлен этой странностью: зачем тратить дорогие медикаменты на врагов? Он не понимал логики в действиях янки, но тем не менее спрашивать ни у кого не собирался. Но разбудил его не шум госпиталя. Немного приподнявшись на локте, он оглянулся назад и напряг зрение, увидев вдалеке бледные огни города. Значит, погибший солдат был прав, и дорога привела их за город. Госпиталь располагался где-то в пустынной местности, не очень далеко, но и не близко, однако городской шум был слышен очень даже отчетливо. Прислушавшись, Калверли догадался, что это звуки митинга, скорее всего, с площади, и, раздраженно рыкнув, откинулся назад.