Две войны (СИ)

- В моем положении было бы неуместно ответить тебе тем же. – Джастин демонстративно сунул руки в карманы штанов, и сразу же увидел, как помрачнело лицо его собеседника.

“Даже если этот парнишка исключение из правил и не настолько мерзок как его соотечественники - это ничего не меняет. Он здесь, чтобы выполнять приказы Эллингтона, и ничего более”.

- Ладно, рядовой Дерек Маррей. – Резко сказал Джастин, осмотрительно понизив голос: - Finita la comedia (5). Веди меня уже к своему капитану, не тяни время пустыми разговорами.

- Он сказал через двадцать минут. – Растеряно отозвался тот. - Ещё десять осталось.

Чем больше Джастин смотрел в это лицо с пухлыми, почти детскими щеками, большими наивными глазами и обиженно сжатыми губами, тем меньше ему хотелось продолжать общение с этим солдатом, будто он боялся замарать этого человека одними своими словами.

“Боже, ребенок, что мне прикажешь с тобой делать?”

- Великолепно. Теперь я знаю, сколько мне отведено. – С сарказмом сказал Калверли.

- Я просто хотел сказать, что восхищен вами. – Вдруг выдал рядовой, съежившись под пристальным взглядом Калверли, который после такого заявления застыл соляным столбом. - У нас в штабе только и говорят о том, что вы единственный, кто выжил на допросах капитана.

“Это не так. Не единственный”. – Вспомнив рассказ Крысы о своем предшественнике, у Джастина похолодело на сердце.

- Было б, чем гордиться. – Тихо сказал он, потянув носом горьковатый запах тлеющей листвы, которую утром сгребли пленники.

- Почему он оставил тебя в живых? Такого раньше не было. – Продолжал допытываться мальчишка, неловко переминаясь с ноги на ногу, будто вёл обычную беседу с товарищем, а не разговор с буйным пленником. - Обычно капитан говорит, что убийство – дело пыльное и после него всегда охота выпить: вина например, а уж когда он напивается, так будь уверен - двое или трое ложатся в могилу рядом с предыдущим.

“Обнадеживает”.

Джастин устало закатил глаза, но небо оказалось таким же пустым и безжизненным, как и земля. Колючий ветер швырял листву, содранную с деревьев, словно кожу с тела зверя, который теперь протяжно выл и скулил перед приближающейся кончиной - неминуемой, как приход зимы. Не только одного его обдавало холодом: нос солдата покраснел, щеки покрылись розоватыми пятнами. Мальчишка неожиданно вспомнил, что он солдат Артиллерийского двадцать третьего полка Главного Командования и выпрямился, будто наперекор бушующей стихии, гордо положил руку на эфес сабли, накрест которой висел револьвер дулом вверх. Он явно не ожидал, что Джастин вновь заговорит:

- Если тебе интересно, - где-то грянул одинокий выстрел, и Джастин замер на миг, пока не вспомнил, что убийство в Вайдеронге – обычное дело. - То Эллингтон выбил из меня весь дух, выпотрошил, вывернул наизнанку, а затем опять впихнул всё обратно и хорошенько взболтал, так, что у меня по венам говно вместо крови потекло. Можешь считать, что я отыгрался за троих в полной мере.

- Дикси, слушай, извини. Хорошо? Я действительно сглупил, если решил, что ты будешь говорить со мной на эту тему… – Рядовой явно не находил нужных слов и это казалось чем-то непривычным.

Джастин привык иметь дело с людьми считающими, что многословие – признак подвижного, живого ума. По большей части это совершенно наоборот: рефлекторная уловка организма, с целью снять с себя мыслительное напряжение, как считал Калверли. Пустые разговоры, также как упражнения - разогревают мышцы, так и неосмысленные слова, на время способны разогреть чувство отвлеченности от реальности, придают уверенность в себе, показывают свою неуязвимость – “ты мыслишь, ты существуешь”, – всегда любил повторять брат. Джастин привык к этому: так легче забыть о своей боли, изношенности тела и о своей предопределенной гибели. Сейчас Джастин не желал забывать о том кто он и где находится - это могло закончиться слишком плохо. Это могло приблизить его конец, ведь потеряй он бдительность - и всё пропало.

“Не доверяй никому”.

- …но я действительно безгранично тебя уважаю, и ты кажешься мне хорошим человеком, - хвалебную оду прервал раздраженный голос конфедерата, которому надоели пустые слова:

- Так скажи мне, как многоуважаемому господину: в твои ежедневные обязанности входит вылизывание чьих-то задниц или это твоя личная инициатива, Дерек?

Джастина, в некотором смысле, развлекал подобный разговор, и он мог позволить себе попаясничать. Он понимал, что боль, стыд и страх были отброшены ненадолго, как у накрашенной проститутки из бара «У Перси».

Дерек стушевался, но быстро нашелся с ответом:

- А твоя лучшая часть, похоже, не задница, а язык, хотя, как я погляжу, разница не столь велика. Однажды кто-нибудь захочет вырвать его и запихать тебе в глотку. Ты всегда хамишь малознакомым людям? - Только по-прежнему плотно сжатые губы выдавали бушующий в нем гнев.

- Нет. - Пожал плечами Калверли. - Только лицемерам и дуракам - ни тех, ни других я не переношу, потому что первые мне лгут, а вторые пророчат момент с языком. Тебя к кому отнести?