Две войны (СИ)

“Я тебя убью. Я тебя убью, Александр Эллингтон…” – Джастину было противно слушать эти низкие речи, этот яд, вливающийся ему в уши, но хуже всего было осознание того, что он действительно боится. Страх затмевал разум, мешал сосредоточиться на плане побега, мешал найти один из тысячи возможных способов убийства. Не то чтобы Джастин отменил свое грозное решение, нет, он лишь собирался с мыслями и силами для осуществления своей мести, но сроки его уже поджимали. Он даже не знал какое сейчас число, а брат мог погибнуть в любой день, если Морган не вышлет помощь Луизиане. Джастин не знал, что происходит на южном театре сражений, но что-то ему подсказывало, что только он в состоянии вытащить брата из той западни, в которую Джефф угодил. Только на кого можно было рассчитывать ему самому, дабы спастись от каторги – Джастин не знал. Он ломал себе голову, придумывая, как бы вдвойне покарать проклятого капитана-янки за все его гнусности, за тот позор, которому тот подверг его. Джастин старался выдумать какой-либо новый неимоверно хитрый ход, который погубил бы не только тело Эллингтона, но и душу. Этого изверга нужно было уничтожить полностью, в отместку за все загубленные человеческие души, но сейчас чувствуя горячие руки, скользящие по чистой коже, Джастин опять понимал, что не может этого сделать. Он не готов. Эти пальцы не грубо, но настойчиво поглаживая соски, оставляли ожоги вокруг затвердевших бугорков, очертили нечеткий рельеф впалого живота, сильно сжав напряженные руки Джастина, направил те к его паху. Он вздрогнул, почувствовав сквозь толщу воды, прикосновение к своей плоти: Эллингтон заставил его обвить член, положив сверху свою руку. Джастин невольно задержал дыхание, инстинктивно подавшись чуть назад в попытке отстраниться, расплескав воду, но не достигнув желаемого: Эллингтон сильнее надавил на его руку и Джастин охнул, невольно сжав свой орган.

- Давай. - Прошептал Алекс, вытаскивая руку из воды. - Сделай это для меня.

От его чудовищных слов у Джастина затряслись поджилки, волосы встали дыбом и сердце словно расплавилось в адском огне. Мужчина, сидящий перед ним, с таким пылом и рвением предавался богохульству, услаждал свой грех так, словно сатана уже взял верх над его душой, будто дьявол уже овладел им, призывая к близкому падению и Джастина. Эллингтон затуманенным взглядом смотрел в лицо, замершего в нерешительности парня, которым овладевала паника, на щеках, покрытых чёрной щетиной, проступали красные пятна, а каре-зелёные глаза лихорадочно сверкали сквозь рассеивающийся пар. Джастин начал двигать рукой, с содроганием чувствуя, как поднимается плоть, как вода волнами расходится от его тела, ударяясь о бортик ванной. Он уже и не помнил, когда последний раз занимался самоудовлетворением, но он точно знал, что никогда не делал этого, зная, что рядом могут быть посторонние, и тем более, он никогда не позволял девушкам трогать его там. Джастин изо всех сил старался представить, что он дома, у себя в уборной, но сознание навязчиво приковывало его взор к лицу Эллингтона, будто весь мир сузился до этих зелёных глаз, сомкнулся на правильных чертах этого молодого, оживленного лица.

Слабые пальцы сжали кольцом пульсирующий орган, медленно скользнули по стволу. Движения становились резче, темп сбивался, и Джастин услышал сорвавшийся со своих губ стон. Шальные северные изумруды поблескивали в полумраке; Алекс коротко облизнул губы и мягко отвел его руку в сторону. Джастин, опомнившись, замер.

Эллингтон что-то прошептал, без злости и ярости, но Джастин не услышал ничего кроме гула крови в ушах – когда настойчивые губы захватили его, а ладонь безапелляционно легла Джастину на затылок, и он смог только выдохнуть с тяжелым стоном. Оказавшись в чужих объятиях, он едва успел упереться руками ему в грудь, чтобы не повалиться на него совсем. Рубашка уже полностью промокла, но Алекс совсем не замечал этого. Джастин сам не понял, как перелез через бортик ванной, но пришел в себя, уже стоя на ногах, стиснутый в руках Эллингтона, который тянул его к себе с такой силой, будто этого и добивался. Он был горячий – во всех смыслах: то ли от высокой температуры, царившей в парилке, то ли от внутреннего жара, который казалось, плавил его кожу и лизал языками этого пламени тело Джастина.