Две войны (СИ)

Алекс входил в него медленно, чувствуя сопротивление влажной, горячей и тугой плоти. Губы и язык жадно скользили по покрытой шрамами груди Джастина, стремясь познать каждую его линию, но пальцы были не столь настойчивыми - они бродили по телу, едва касаясь кожи, касаясь, как незримые нити паутины, но будучи прочнее стальной проволоки, как тенета, неразрывно опутывающая каждый мускул и сустав тела Джастина.

Его пальцы задевали бедра, невесомо проводя по напряжённому члену и размазывая смазку по впалому животу.

Алекс уменьшил темп, наблюдая за его реакцией, но, видя как беззвучно шепчут что-то тонкие губы, как закатываются серо-зелёные глаза каждый раз, когда орган внутри тела задевает вожделенную точку, улыбнувшись, начал двигаться быстрее. Джастин неуверенно поднял руки и положил их на напряженные влажные от пота плечи, вцепившись с такой силой, что боль в сломанных пальцах резкой волной скользнула по телу, которое без устали двигалось вместе с партнёром. Коротко выдохнув, словно беззвучно засмеявшись, Эллингтон приник к его губам, продолжая насаживать на себя, воспламеняясь ещё больше от его судорожных вздохов и коротких стонов, от быстрых движений бедер, от силы его пальцев, вцепившихся в плечи с отчаянной одержимостью. Джастин задыхаясь, извивался в его руках, принимая сильные толчки, дрожа, будто бы он продрог до костей, хотя ему было чертовски жарко, и он не знал куда деть этот неутолимый жар, с наслаждением отдаваясь страсти и рукам любовника. От изощренных, сводящих с ума ласк Алекса становилось болезненно приятно, а движения его стали настойчивее и горячее, стоны громче и протяжнее; Джастин видел за зеленью его глаз накатывающие волны единого наслаждения и сам медленно сходил с ума, погружаясь к темным глубинам.

Его, ставший каменным, до боли возбуждённый член, изнывал от необходимости прикосновения, которое бы сняло это клокочущее напряжение, словно разрывающее его на части. Алекс, будто бы, почувствовав эти нетерпение и жажду, опустил руку и, обвив пальцами его член, сделал несколько ритмичных рывков, в такт собственным, резким движениям у него внутри.

И Джастин изо всех сил подаваясь всем телом навстречу, самозабвенно толкался в эту грубо ласкающую его руку и, запрокинув голову, выплеснул своё возбуждение, различая сквозь гул крови свой крик. В этих движениях, неровных и лёгких, как полет мотылька и звуках, издаваемых телом на пике высшего блаженства - скрывалась самая страстная жизнь, неведомая ему до этого момента. Как грозный вулкан, бушует в самых отдалённых уголках мира, так и внутри Джастина, один из его кратеров – самый недосягаемый и неприступный, извергается, и вот уже, он, подхваченный горячей волной, выгибается всем телом, чувствуя резкий жар, как прилив жидкого огня, под толщей которого, он сейчас пребывал. Алекс протяжно застонал, а потом вдвинулся в него одним отчаянным, резким движением. Это был самый сильный оргазм в жизни Джастина, словно зверь, выпущенный наружу, острым когтем прорвал его вены, и они полые, пустые, обескровленные, высушенные, отказывались снабжать тело кровью. Джастин был выжат до капли и безвольно откинулся на подушки, чувствуя, как чужое семя заполняет образовавшуюся внутри пустоту. Выйдя из него, тот тяжело облокотился об изголовье кровати.

Минуты полного молчания тянулись, словно долгие годы и Джастин, не выдержав, повернул голову и посмотрел ему в лицо.

- Я не смею поднять взор, каждый миг, ожидая смертельного удара. – Хрипло прошептал Джастин, понимая, что сорвал голос. – Что же ты со мной сделал?

“Ты растоптал, раздавил меня. Ты убил мою душу”.

Эллингтон какое-то время молча сидел рядом, задумчиво покусывая нижнюю губу, после обратил своё внимание на Джастина, будто только заметив его присутствие в своей постели. Лицо его приняло выражение спокойной сосредоточенности, как у рулевого на штурвале, смотрящего в точку курса на горизонте. Ничто теперь не выдавало в нем того волнения и неистовой страсти, которые плескались на дне зеленых глаз несколько минут назад. Снова золотые огни многих свечей, резали опустившиеся на землю сумерки, часы пробили шесть часов вечера, и Джастин, уже не ожидая ответа, вдруг услышал сдавленное, едва различимое:

- Я обещаю, что не причиню тебе боль. Никогда больше. – Сказал, наконец, Алекс, поднимаясь с кровати и набрасывая на плечи рубашку.

Джастин успел заметить сеть извилистых покраснений на его плечах и, сгорая от стыда, поспешил отвернуться, дабы не видеть последствия своего грехопадения.

- Почему? Что поменялось за пять дней твоего отсутствия? – Джастин затрясся как припадочный, не понимая, то ли слезы катятся из его глаз, то ли он опять теряет сознание, потому что комната резко расплылась и завертелась, но он упорно продолжал говорить, надрывая голос.

Джастин всей душой стремился понять мужчину, почему он это все делает, почему насилие над людьми приносит ему наслаждение, почему его совесть не отягощает даже такое страшное преступление, как мужеложство.