Две войны (СИ)

Колеблемый во все стороны своим неверием, с сердцем, разорванным и терзаемым змеиными зубами заблуждения, не верящий во внезапно проявившуюся человечность, Джастин продолжал испытывать страх, боясь шевельнуться. Боль, причиненная совсем недавно, продолжала колыхать омут памяти, пуская рябь дрожи в каждую клетку тела. Эллингтон – это дьявол, скрывающийся под тысячей личин, в нем нет сострадания и жалости, нет веры и нежности, все это – обман воспаленного сознания, помутившегося рассудка. В это мгновенье Джастин побледнел. Побледнел так, что сам почувствовал свою бледность, как морозную пыль на лице. Бледность разливалась, теперь, наверное, по всему его телу, но он не дрожит, он окаменел, застыл. В то же время он остро чувствует все вокруг — склонившего над ним Алекса, чьи руки покоятся на его плечах, слегка надавливая. Джастин понимает, что лежит на кровати, придавленный телом мужчины над собой и в душе его что-то мучительно разрывается на части.

- Не волнуйся, Джастин. – Низкий голос Эллингтона был настолько хриплым, что выдавал его возбуждение и Джастин приготовился к болезненному вторжению в своё несчастное тело; он закрыл глаза, пряча ненужные слезы, но тот успокаивающе заговорил вновь: - Я всегда выполняю свои обещания. Поверь мне.

Горькая складка обозначилась вокруг рта Джастина, и Алекс запечатлел на ней поцелуй.

Покрывая кожу поцелуями, столь нежными, будто бы Джастин мог исчезнуть от любого неверного движения, Эллингтон спустился ниже, слегка прикусил губами темный кружок соска, а рукой начал поглаживать возбужденный орган. Джастин судорожно вздохнул и выгнулся навстречу этим искусным ласкам, глухо застонал, с силой вцепившись в простыни.

- Открой глаза. – Алекс развел коленом его ноги и наклонился к лицу, дотронулся до подбородка, проведя большим пальцем вдоль влажных губ. – Не бойся меня.

Джастин не мог не повиноваться. Он открыл глаза, и тьма отступила, оставив вместо себя многогранность окружающего мира; свистящий ветер за окном, там, где начиналась адская полоса, сила, быстро текущей, воды из труб, сильный треск низвергающихся камней на каменоломне, голоса страдающих каторжников и развлекающихся янки. Все звуки слились в один, тот, который проник в сознание, освещаемый ясным светом, и беспрепятственно затмил весь иной мир – этот голос. Джастин впился взглядом в зеленые блестящие глаза, наконец, увидев, что в этом омуте проявились истинные, нескрываемые чувства, и вдруг понял, что они его совсем не страшили.

- Вот так, хорошо. – Эллингтон пристроился между его разведенных ног и, наклонившись, прервал зрительный контакт, с силой припав к шее, оставляя на исцарапанной коже тёмные круги. – Теперь это будут единственные отметины на твоём теле.

Выцеловывая заклеймённую своими знаками шею, покрывал лёгкими поцелуями высокие скулы, вылизывая выпирающие ключицы, он запустил руки ему под спину, поглаживая, на ощупь изучая все выступающие косточки и позвонки, обтянутые кожей так, словно она готова порваться в любой момент. Руки Алекса спускались всё ниже, он нежно мял и поглаживал ягодицы, раздвигая их и касаясь кончиками пальцев пятнышка ануса. Увлажнив пальцы слюной, мягко поглаживая, чуть проникал ими вовнутрь, заставляя расслабиться судорожно сжатое отверстие. Джастин задрожал, словно бы тот коснулся его обнажённой раны, но тут до него дошло осознание того факта, что он сам всё сильнее подаётся навстречу, желая ощутить, пропустить сквозь своё тело эти мгновения, в полной мере; Алекс, явно оценив такой порыв, направил свой влажный, истекающий семенем член к анусу Джастина.

“Я больше не хочу терпеть эту боль”. – Мысли носились в хаотичном порядке, пока не зацепились за одну, единственную: “Забрать её в силах только тот, кто причинил”.

Эллингтон, положил ладони ему на бедра, приподнимая и Джастин, сам не ожидая подобного участия от себя, подался вперёд, насаживаясь на взбухший член и до крови закусывая губы, сдержал готовый вырваться крик боли, пронзившей все его неподготовленное к вторжению тело. Каждое действие - отдельно взятая агония, и нет возможности для логического завершения или обретения покоя. Джастину последние дни казалось, что он находится в вечном состоянии боли, он уже начал предполагать, что одно состояние перерастает в другое, дабы помешать его страданию дойти до крайности, иначе он бы давно сорвался и был бы мертв. Но Алекс, вдруг замер внутри него, давая возможность измученной плоти чуть привыкнуть и справиться с, разрывающим тело, мучительным ощущением заполненности. Невероятным блаженством было чувство, пробужденное в его больном естестве - нечто новое, хоть и отвратительное, постыдное и прекрасное в равной мере; наравне со стыдом разгорался иной огонь внутри него, там, где член Эллингтона задел нечто похожее на рычаг, включивший все потаённые, спрятанные ощущения. Аккуратно меняя угол, стараясь нащупать ту точку, что приносила наивысшее наслаждение, и заставляла сладостно изгибаться, охваченное огнем страсти тело.