Двенадцать дней Дэша и Лили

Мне это показалось странным. Я понятия не имел, что Лили продолжает общаться с Эдгаром, а сообщения Лэнгстона как раз это и предполагали.

Я не стал забивать этим голову.

0.30 – вестей нет.

1.00 – вестей нет.

Мне было трудно уснуть. Я дремал и выныривал из сна каждый час, чтобы прочитать сообщения Лэнгстона.

2.00 – вестей нет.

3.00 – полиция уведомлена.

4.00 – обзванивают больницы.

5.00 – вестей нет.

6.00 – зацепка! Статен-Айленд.

6.01 – я написал Лэнгстону: «Едем туда?»

6.01.30 – «Да».

* * *

Одеваясь, объясняя сонной маме, почему пропущу сегодня занятия в школе, выходя из квартиры и направляясь к парому, я думал лишь об одном: «Наверное, это я виноват». Хороший бойфренд предотвратит исчезновение своей девушки. Хороший бойфренд не даст своей девушке ни единой причины для исчезновения. Он не устроит на ее рождественской вечеринке пожар. Он поймет, что у нее на душе, даже если она пытается от него закрыться.

«Где ты, Лили?» – билась в голове мысль.

– Это я виноват, – безрадостно сообщил мне Лэнгстон. Он выглядел удрученным, но, кажется, нуждался в этом признании.

– С чего ты это взял? – удивился я.

Несмотря на холод, мы вышли на палубу парома. Тот разрезал воду, удаляясь от причала и отрезая своих пассажиров от города. Мы с Лэнгстоном чувствовали себя так, словно у нас сели батарейки. В Манхэттене сошло много народу, приехавшего на работу в небоскребы, а вот в Статен-Айленд в этот час направлялась всего горстка людей. У нас с Лэнгстоном все будто задом наперед.

Лэнгстон так долго молчал, что я уже начал подумывать, не послышались ли мне его слова, не впал ли я от волнения в состояние бреда, в котором мне чудятся воображаемые разговоры? Но потом он поднял правую руку, показывая золотое кольцо на мизинце.

– Мы с Бенни решили перевести наши отношения на серьезный уровень. Он означает совместное проживание. Что в свою очередь означает переезд из дома, в котором я прожил почти всю свою жизнь. Я вчера сказал об этом Лили, и она тяжело восприняла новость. Я знал, что ей будет нелегко, но надеялся на лучшее. На то, что она поймет. Но куда ей понять?

– Ей не понять, поскольку у нее не такие долгие отношения, как, скажем, у вас с Бенни?

Лэнгстон покачал головой.

– Не все, что я говорю, является упреком тебе, знаешь ли.

– Нет. Но это недоупрек. А когда ты повторишь его четверть часа спустя, то это уже точно будет упреком.

Лэнгстон присвистнул и уставился вдаль, будто ожидая от статуи Свободы сочувствия, что вынужден торчать тут со мной.

– Самое забавное то, – сказал он, не отводя взгляда от залива, – что из всех знакомых мне людей только Лили так же восприимчива и чувствительна ко всему, как ты. Ты ведь обожаешь все обдумывать? Иногда это довольно мило, а иногда – крайне изнурительно.

Непохоже на Лэнгстона – признать, что мы с Лили в чем-то схожи. Я решил считать его слова комплиментом. И одновременно решил не продолжать разговор на эту тему.

Я, как и Лэнгстон, устремил взгляд на воду. На остров Эллис. На устроившиеся на побережье и удаляющиеся здания-гиганты. У любого, кто прожил на Манхэттене много лет, сердце не на месте при расставании с ним. Вырваться на свободу на время приятно. Но тебя все равно не оставляет тягостное чувство, что ты оставляешь позади всю свою жизнь и смотришь на нее издалека.

Хотелось, чтобы Лили сейчас была рядом со мной. Знаю, это бессмыслица, поскольку если бы она была рядом со мной, я бы ее не искал, и в то же время в этом есть большой смысл. Лили – та, с кем я хочу разделить свою жизнь, и в такие мгновения я особенно остро ощущаю это.

Не знаю, думал ли Лэнгстон о Бенни, о Лили или вообще ни о ком не думал. Я не мог поделиться своими мыслями и ощущениями с Лили, но мог поделиться с ним. Если бы мы продолжали говорить. Если бы перекинули мост между чувствами, которые одолевали в это мгновение его, и чувствами, которые одолевали в это мгновение меня.

– Хочешь услышать нечто странное? – спросил я, повысив голос, чтобы быть услышанным на ветру. – Я никогда еще не ездил на пароме в Статен-Айленд. Всегда хотел, но как-то не получалось. Все не до того было. Где-то в пятом классе ездил на школьную экскурсию до статуи Свободы. На этом мое знакомство с водой закончилось.

– А я когда-то встречался с парнем из Статен-Айленда, – отозвался Лэнгстон. – Первое свидание мы провели с его родителями. И второе. И третье. Поэтому этот остров ассоциируется у меня с парнями, которые никак не могут отлепиться от своей семьи. К сожалению, к нашему четвертому свиданию я уже сам хотел отлепиться от его семьи.

– Расставаясь с ним, ты не сделал ничего радикального? Не сжег его елку, к примеру?

Лэнгстон не улыбнулся.

– Какой псих такое вытворит?

– Влюбленный?

Теперь он улыбнулся… слегка:

– А это, сэр, интересная мысль.

– «Мы всегда сжигаем тех, кого любим…»

– «Тех, кого сжигать ни за что не должны»[11].

– Точно.