Дверь в стене

Я крайне осторожно опустил пакет в карман и, все еще чувствуя головокружение, пошел домой сквозь толпу гуляющих по Риджент-стрит и по темным закоулкам, пролегавшим за Портленд-роуд. Я очень живо помню, какие диковинные ощущения испытывал во время этой прогулки. Я сохранял ясность сознания в достаточной мере, чтобы заметить причудливое состояние своего ума и задаться вопросом, не было ли выпитое мной снадобье опиумом – средством, совершенно мне незнакомым. Мне нынче трудно описать, сколь необычным было мое тогдашнее состояние; в общих чертах его можно определить как умственную раздвоенность. Проходя по Риджент-стрит, я пребывал в странном убеждении, что это вокзал Ватерлоо, и меня так и подмывало войти в здание Политехникума[124], словно в вагон поезда. Я протер глаза: передо мной была Риджент-стрит. С чем это можно сравнить? Ну представьте себе искусного актера, он спокойно глядит на вас, потом делает гримасу – и вот это уже другой человек! Не будет ли слишком вычурным сказать, будто мне почудилось, что с Риджент-стрит в тот миг случилось нечто подобное? Затем, когда я убедился, что это все та же Риджент-стрит, в сознании моем неожиданно всплыли и стали сбивать меня с толку какие-то фантастические воспоминания. «Тридцать лет назад, – подумал вдруг я, – мы с братом поссорились на этом месте». Тут я разразился смехом, к удивлению и удовольствию сборища ночных бродяг. Тридцать лет назад меня еще не было на свете, и у меня никогда не было брата. Порошок, несомненно, легко вызывал умственное помрачение, ибо горькая тоска об утраченном брате не отпускала меня. Когда я оказался на Портленд-роуд, расстройство рассудка приняло иной характер. Я начал сравнивать нынешний вид улицы с прежним и припоминать когда-то располагавшиеся на ней магазины. Спутанность и беспокойство мысли довольно легко объяснить, если вспомнить о выпитом мной ликере, но меня озадачивали эти на удивление яркие иллюзорные воспоминания – и не только те, что вкрались в мой мозг, но и те, что норовили ускользнуть. Остановившись у магазина живой природы Стивенса, я силился припомнить, что связывает меня с его владельцем. Мимо проехал автобус – и это прозвучало как грохот проходящего поезда. Я как будто нырнул в темный глубокий колодец в поисках воспоминаний.

– Конечно, – сказал я в конце концов, – он ведь обещал дать мне завтра трех лягушек. Как я мог забыть?

Развлекают ли сейчас детей туманными картинами?[125] Среди тех, что я помню, была одна, где вначале появлялось нечто вроде смутного призрака, который потом рос и сменялся другим. Точно так же теперь мне казалось, будто мои призрачные новые ощущения ведут борьбу с прежними, привычными для меня.

Я шел по Юстон-роуд в сторону Тоттнем-Корт-роуд, растерянный и слегка испуганный, и едва ли замечал, что следую странной дорогой, – ведь обычно я пересекал по пути целую сеть закоулков. Свернув на Юниверсити-стрит, я понял, что запамятовал номер своего дома. Лишь огромным усилием воли я вспомнил номер 11-а, да и то мне словно бы кто-то подсказал его – но кто именно, я забыл. Я старался привести мысли в порядок, перебирая в памяти происходившее за ужином, однако – хоть убейте! – не мог представить себе лицо человека, который меня угощал. Мне являлись только блеклые очертания – так видишь собственное отражение в оконном стекле. На месте мистера Элвешема я, впрочем, и видел самого себя, сидящего за столом, с блестящими глазами, разомлевшего и говорливого.

– Надо принять тот второй порошок, – сказал я себе. – Это становится невыносимым.

Ища свои спички и свечу, я сунулся не в ту часть передней, а потом засомневался, на каком этаже находится моя комната.

– Я пьян, – констатировал я. – Определенно. – И, словно в подтверждение этой мысли, без всякой причины споткнулся о ступеньку лестницы.

На первый взгляд моя комната показалась мне незнакомой.

– Что за вздор! – пробормотал я, оглядываясь по сторонам. Усилием воли мне как будто удалось вернуться в действительность, и странная фантазия сменилась привычной обстановкой. Вот хорошо знакомое зеркало, за край рамы которого засунуты мои записи о свойствах белков, вот моя повседневная одежда, как всегда раскиданная по полу. И тем не менее во всем этом чувствовалось что-то нереальное. Я не мог отделаться от засевшего в голове нелепого убеждения, будто нахожусь в поезде, только что остановившемся на какой-то незнакомой станции, и глазею в окно вагона. Пытаясь избавиться от иллюзии, я крепко сжал руками спинку кровати. «Может быть, это ясновидение, – подумалось мне. – Надо будет написать в Общество психических исследований»[126].

Я положил запечатанный сверток на туалетный столик, сел на кровать и начал снимать ботинки. Казалось, картина моих нынешних ощущений написана поверх другой и та настойчиво старается проступить сквозь первую.

– Черт побери! – воскликнул я. – Я что, спятил или впрямь нахожусь сразу в двух местах?