Дверь в стене

Они вышли в темный сад. Плечи мистера Ледбеттера по-прежнему пригибал увесистый чемодан. Человек в костюме яхтсмена шел впереди с саквояжем и пистолетом; за ним следовал мистер Ледбеттер, подобный Атланту[148], а замыкал шествие мистер Бингем – как и раньше, с пальто, шляпной картонкой и револьвером в руках. Сад при доме вплотную примыкал к прибрежному утесу, откуда круто спускалась деревянная лестница, доходившая до купальни, которая смутно виднелась на берегу. На мелководье покачивалась лодка, а на песке напротив нее молча стоял невысокий человек с черным лицом.

– Дайте минутку, я все объясню, – сказал мистер Ледбеттер. – Смею вас уверить…

Ему дали пинка, и он умолк.

Мистера Ледбеттера заставили идти вброд с чемоданом, потом за плечи и волосы втащили в лодку. Всю ночь напролет его называли не иначе как «негодяй» или «грабитель». Но говорили эти люди вполголоса, и, даже случись рядом кто-нибудь посторонний, он бы не узнал о его унижении. Его перегрузили на яхту, управляемую какими-то странными неприветливыми азиатами, и то ли столкнули с трапа, то ли он сам с него упал в зловонное темное помещение, где провел много дней – сколько именно, он и сам не знает, так как потерял счет времени, когда у него началась морская болезнь. Его потчевали галетами и непонятными словами, поили водой с ромом, который был ему противен. Помещение днем и ночью кишмя кишело тараканами, а по ночам к ним присоединялись крысы. Азиаты опустошили его карманы и забрали часы, но мистер Бингем, когда пленник ему пожаловался, присвоил их себе. И несколько раз команда – пятеро ласкаров[149] (если они были ласкарами), китаец и негр – вытаскивали его оттуда и поднимали на корму, к Бингему и его приятелю, чтобы он играл с ними в криббидж, юкер, трехручный вист и слушал с заинтересованным видом их россказни и похвальбу.

Кроме того, его принципалы разговаривали с ним – так, как разговаривают с закоренелыми преступниками. Они не позволяли ему что-либо объяснить и недвусмысленно давали понять, что такого придурковатого грабителя в жизни не видывали. Они повторяли это снова и снова. Светловолосый был немногословен, но играл раздраженно; зато мистер Бингем после отъезда из Англии заметно успокоился и выказал склонность к философствованию. Он разглагольствовал о тайнах пространства и времени и цитировал Канта и Гегеля – по крайней мере, уверял, что цитирует. Иногда мистеру Ледбеттеру удавалось вставить: «Видите ли, тот факт, что я очутился у вас под кроватью…» – но его неизменно обрывали, приказывая снять карты, или передать виски, или сделать еще что-нибудь. После третьей неудачной попытки мистера Ледбеттера светловолосый уже чуть ли не ждал этого зачина и, едва заслышав его, разражался хохотом и со всей силы хлопал пленника по спине.

– То же начало, то же продолжение – старый добрый ты грабитель! – приговаривал он.

Так мистер Ледбеттер страдал довольно долго – должно быть, дней двадцать; но однажды вечером его сняли с борта яхты, поместили в лодку, снабдив запасом консервов в жестяных банках, и вскоре высадили на каком-то скалистом островке, где протекал ручей. Мистер Бингем отправился вместе с ним, по пути не переставая давал ему добрые советы и отмахивался от последних попыток своего спутника объясниться.

– Я ведь и правда не грабитель, – сказал мистер Ледбеттер.

– И никогда им не станешь, – подхватил мистер Бингем. – Тебе не дано быть грабителем. Рад, что ты начинаешь понимать это. Выбирая профессию, человеку следует изучить свой характер – иначе рано или поздно он потерпит поражение. Взять, например, меня. Всю жизнь я провел в банках – я сделал карьеру в банках. Я даже был управляющим банком. Но был ли я счастлив? Нет. А знаешь почему? Потому что это не соответствовало моему характеру. Я слишком склонен к авантюрам, слишком непостоянен. И я фактически забросил это занятие. Вряд ли я когда-нибудь снова буду управлять банком. Несомненно, они с радостью снова привлекли бы меня к делу; но я усвоил урок, преподанный мне собственным характером, – в конце концов усвоил… Нет! Впредь я нипочем не стану управлять банком.

А твой характер не подходит для преступных деяний – так же, как мой не подходит для честной жизни. Теперь, узнав тебя лучше, я не советую тебе заниматься даже подделкой. Возвращайся на добропорядочную дорожку, старина. Твое призвание – филантропия. С твоим голосом тебе самое место – в какой-нибудь Ассоциации содействия хныкающей молодежи или чем-то подобном. Подумай об этом.