Двое любят друг друга

Он ободряюще подмигнул ей и взглянул на нее так, как мог взглянуть только он, но опять же ее не покидало чувство: и во взгляде его, и во всей его повадке появилось что–то такое, чего не было прежде — ни этой ночью, ни нынешним утром. Тревога какая–то или, может, страх. Как же разузнать, что случилось? Она не сомневалась, что в чем угодно сможет ему помочь, только бы он открыл ей правду. «Жена! — вдруг мелькнуло у нее в уме. — Он расстроен из–за жены. Может, она узнала все про нас. Торбен никогда ничего не рассказывает мне про свою жену».

Ощущение одиночества и заброшенности накрыло Еву, как волна: понурив голову, она уставилась в тарелку. Торбен женат. У него дети. В этой роли он для нее загадка. Она думала, что примирится с этим, но на душе все равно тяжко. По субботам и воскресеньям им нельзя видеться. В эти дни семья поглощает его целиком, он словно проваливается в могилу, а она, Ева, большую часть времени лежит, растянувшись на тахте в своем пансионате, и ждет, когда же снова начнутся рабочие дни. Захочется ей услышать его голос — она может позвонить ему в редакцию, если, конечно, она его там застанет. Из–за этого ей часто казалось, будто он существует лишь в ее воображении, в ее мечтах. Он приходит и уходит, безжалостно исчезает куда–то, то выпадая из ее жизни, то вновь возвращаясь в нее. Как–то раз Торбен даже не мог встретиться с Евой из–за того, что у дочки его был день рождения. Как много их — тех, что ему дороже, ближе Евы.

Торбен вдруг кивнул кому–то, кто сидел позади Евы, и улыбнулся широкой, но деланной улыбкой. Зубы у него на редкость красивые, ослепительно–белоснежные. У людей, что постарше, зубы обычно какие–то серые и вроде бы фальшивые. И у отца Евы, и у матери были вставные челюсти, они втайне, с величайшими предосторожностями, то вынимали их изо рта, то вновь вставляли, уверенные, что Ева ни разу этого не заметила.

Торбен слегка пододвинул. свое кресло ближе к окошку — чтобы Ева своей фигурой заслонила его.

— Послушай, — проговорил он тихо и словно бы извиняясь, — нам с тобой сейчас придется уйти. Здесь в кафе сидит один человек из редакции. Черт бы его побрал! Самый злобный сплетник из всех.

— О! — сказала она, поспешно дожевывая бутерброд. Какая досада! — словно она сама была виновата в этом, ведь никому нельзя видеть их вместе, ее н Торбена.

Торбен вынул бумажник и щелкнул пальцами, подзывая официанта. Он побледнел, глаза его потемнели. Непонятно почему, но его страх передался и Еве.

— А что, у тебя могут быть неприятности из–за этого? — шепотом спросила она.

— Достаточно пошевельнуться, и неприятности тут как тут, — вяло проговорил он и снова щелкнул пальцами, подзывая официанта. На этот раз даже не было слышно щелчка, но официант уже заметил, что его зовут. Он заспешил к их столику, весь в белом, как ангел, и, как ангел, дарящий спасение грешникам.

Ева отвернулась, когда Торбен расплачивался. 3Ззчем ей знать, сколько насчитал официант? Бумажник у Торбена потертый по краям и довольно–таки тоший.

Был бы Торбен помоложе, Ева, конечно, предложила бы, что сама заплатит за себя, но такого, не говоря уже о многом другом, он нипочем не допустит. Ей вдруг неудержимо захотелось увидеть того, кто знал ее Торбена, и она оглянулась назад. Взгляд ее поймал бородатый тип в вытертых до блеска бархатных брюках.

— Ева, привет! — крикнул он ей, но, резко дернув головой, она отвернулась, не ответив на его приветствие. Это был фоторепортер, с которым она познакомилась в каком–то кафе в центре города.

Торбен окаменел. Он только что расплатился и засовывал бумажник в пиджачный карман.

— Черт возьми, где только ты познакомилась с ним? — сердито спросил он.

Но и раздражение Торбена (на которое у него не было никакого права) уже передалось ей.

— В кафе! — коротко ответила она и упрямо дернула головой, откинув назад гриву длинных волос. — Я прожила на свете девятнадцать лет, Торбен, прежде чем встретить тебя. Что же, по–твоему, я все эти годы в вакууме жила?

«Да мы же бранимся! — в отчаянии спохватилась она. — Зачем только я оглянулась на этого типа?»

Раздражение в глазах Торбена пропало.

— Нет, конечно, — ответил он. Просто не повезло нам с тобой. Не будь ты знакома с ним, я мог бы сказать, что ты моя дочка, понимаешь? Если бы вообще зашла речь об этой встрече.

— Я не знала, что у мужчин такая трудная жизнь, — робко проговорила Ева, и казалось, сама юность ее, встав на цыпочки, тянула тонкую шейку, силясь заглянуть в мир взрослых мужчин, с его безнадежно непроглядными джунглями законов и правил, с его загадочным переплетением сложных и совершенно особых нравственных понятий.

Торбен пожал плечами и поднялся с места. Пропуская Еву вперед, чтобы она первой прошла к выходу, он все время думал об одном: только бы не обернуться лицом к фоторепортеру. А когда они уже были у вепалки, он сказал ей своим обычным теплым, низким голосом:

— Мужская жизнь не так уж и трудна. Просто я не терплю вмешательства посторонних в мои личные дела. Не хочу, чтобы эти подонки судачили о тебе.