Двое любят друг друга

Он заботливо помог ей вадеть плащ, люоовно расправил по воротнику густую гриву ее волос, и ее обдала жаркая волна счастья. .

На площади оя взял ее под руку, и к ней вернулось блаженное чувство защищенности и полной беспечности — по крайней мере, пока он с ней. Чувство это было веобхолимо ей, сказать по правде, она с ним не расставалась, разве что в разное время по–разному называла его и по–разному определяла его истоки. Ветер дул им в спину, подталкивая их вперед, и от этого Еве делалось весело на душе и хотелось пуститься в пляс — казалось, они скользят на коньках по блестящему льду. Она думала, что и Торбен должен чувствовать то же самое. Ева покосилась на него. Под солнцем лицо его побелело, он шурился взо всех сил. На улице он никогда ие носил очков, но уверенно перевел Еву через дорогу сквозь аавину машин, а затем остановился у какой–то витрины, ва кеторую даже не взглянул. Взяв Еву за подбородок холодной, как кожаная перчатка, рукой, он приподнял и обратил к себе ее лицо и вздохнул так глубоко, словно долго бежал и никак не мог перевести дух.

— Дело в том, сказал он без обиняков, — что моя жена все знает.

— Ах!

Ева не знала, что отвечать, и потупилась, уставившись на свои крепкие уличные ботинки. Ветер милосердио накрыл ее лицо прядью волос, так что Торбен не видел его и не мог прочитать на нем ее мысли.

— Не пугайся, Ева.

Опустив руку на ее затылок, ои ласково привлек ее голову к себе, затем легонько отвел ее назад, — Вечером я все тебе расскажу, — пообещал он. А сейчас мне надо идти. Я должен закончить одну работу. Ты не обидишься, если я не провожу тебя до твоей конторы?

Она улыбнулась ему сквозь завесу волос.

— Нет, сказала она и неожиданно весело рассмеялагь. Мне надо потораиливаться. Я даже не заметила, что мы пили в другую сторону.

— Прощай, любимая.

Ой чмомнул ее в щеку и зашагал прочь, оставив за собой душистый след — легкий аромат крема для бритья, Его тотчас потлотила толпа, а Ева неторопливо зашагала н Бредгаде, и тут, на ходу, ее осенило: «Нынче первый день истинной весны!»

И забрезжившая надежда, смутный сердечный трепет жили словно бы своей собственной. отдельной от Евы, жизнью, в строгом и непреложном затворничестве, подобно всем другим таинственным движениям души. радующим или, напротив, угнетающим человека. хоть он и сам не отдает себе отчета, почему.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В понедельник Ингер сделала два роковых открытия, разрубивших ее жизнь пополам — на «до» м «после», отрезки, каким, быть может, никогда уже ве воссоединиться. Но еще в четверг все оставалось без перемен. Торбен избегал ее: он лежал в постели, когда она вставала (хотя, может, он вовсе и не спал, но гордость мешала ей проверить это), и уходил из дома лишь вечером, после того, как и дети и Ингер уже ложились спать. А значит, он не занимался поисками врача. Олно утешение: этот вовый образ жизни, когда муж, как крот, торчал в своей норе, имел лишь то бесспорное преимущество, что Торбен наверняка почти не виделся со своей любовницей.

По вечерам она одиноко сидела в гостиной, изумленно прислушиваясь к тому, как Торбен, ве покилдя своей постели, перекликался с детьми (слышимость в доме поразительна), а они беспрерывно сновали взад в вперед, из своих комнат к отцу и обратно. Они болтал е ними весело и непринужденно, преясполненный неподдельной нежности к вим, она же не допускалась в их круг. Ингер помнила, что и в прошлый раз было то же самое, но тогда она долгое время участвовала в семейной идиллия, разыгрываемой мужем, ие понимая, из какого источника бьет этот фонтая жизнерадостности. Она–то воображала, что ой снова влюбился в нее. Впрочем, может, оно так и было. Может, ои тогда только любил ее, жалел ее, когда у него появлялась другая. А в тот раз в его жизни возникла немка, Ильзой звали ее; эта опасная брюнетка тоже была журналясткой, оша пришла в редакцию газеты, где служил Торбен, чтобы осведомиться о политической ситуации в стране — а вообще–то ее рекомендательное письмо было алресовано другому человеку, которого она, по всей вероятности, не застала на месте. Но немка уехала и себе домой, а Торбен все–все про нее рассказал жене. Указывается, она накладывала на веки серебристо–бронаовые тени — где то ведь она специально обучалась макияжу. Торбен показал Ингер фотографию дамы. Что ж, экзотический облик, но красавицей ее не назовешь. Дама состояла в браке со знаменитым художником, который колотил ее почем эря, так что ома вочно вся была в синяках, Тридцать три года, четверо детей. Ингер думала: каждая женщина, у которой есть любовпвик, непременно уверяет его, будто муж се бьет. Интересно, рассказывает ли Торбен отой своей довушке про Ингер? Нот, навряд ли, впрочем, сейчас Ингер это безразлично. Очень многое в эти дии стало для нее безразличным, зато другое представлялось жизненно важным.