Двое любят друг друга

Опустившись на стул, Ингер без всякой цели принялась подсчитывать на клочке бумаги, сколько всего надо заплатить по счетам, но вскоре отодвинула от себя стопку с вялой досадой. Торбен… жизнь его, мысли его, новая его любовь… Тоска бередила сердце, подавляя всякое движение души, но и ограждая от отчаяния. «Отчего, мучительно думала Ингер, — отчего я не могу рассказать ему, какие чувства во мне живут? Вдруг и с ним в точности то же самое? Должно же что–то остаться в наших сердцах, нечто уже недоступное нам, но при этом неизменное, нечто, жившее в нас все эти цгестнадцать лет? Знать бы только, как это нечто воскресить, вызволить из забвения, как воплотить в слова, новые, необычные». .

Ингер уставилась на лестницу, что вела на чердак. О чем только размышляет он этими долгими днями? Отчего ей нельзя подняться к нему и откровенно поговорить обо всем, что случилось? Отчего, один бог знает, отчего оба они всегда ведут себя друг с другом как враги? | - Внезапно она ощутила во рту кислый вкус желчи и метнулась мимо лениво развалившейся в кресле Сусанны в ванную комнату, где постояла немного, стараясь дышать как можно глубже. Иначе, того гляди, вырвет. Постепенно дурнота прошла.

Ингер взглянула в зеркало — да, позеленела она изрядно. Потом, вскинув голову, повернулась. в сторону коридора и прислушалась. В комнате мужа стояла полная тишина. Голая тишина, столь хорошо ей знакомая, безошибочно ею улавливаемая. Ингер поднялась наверх и распахнула дверь в его комнату. Никого. На подушке, в незастеленной кровати, еще виднелась ямка — отпечаток его головы. «Какая жалкая, трусливая проделка, подумала Ингер, — он украдкой ушел из дома, пока я была в саду, сбежал из дома, как побитый пес, устраивать в городе разные свои дела», зп Ье умение вжиться в душу другого, всегда бывшее наготове, никогда не дремавшее, вдруг изменило ей — казалось, оборвалась струна, долгое время натянутая слишком туго. А Ингер рухнула в бездиу одиночества и отчаяния, и не было даже сил лелеять в душе праведный гнев. «Где же ты? — прошептала она, тяжело прислонившись к дверному косяку. — Где ты сейчас?»

Прильнуть бы к его груди, чтобы он погладил ее по голове.

Кстати, голову–то надо бы вымыть и сделать прическу, а денег на парикмахера нет. Придется у матери в долг взять. Куда ни повернись, всюду одно: стой, нет денег! Безденежье, точно крепостной ров, оцепило дом. Решение раздобыть деньги мало приятным, но единственно доступным ей путем слегка приободрило ее, и щеки у нее снова порозовели. И уж конечно, она не согласна, — тут Ингер вновь торопливо спустилась вниз, — она не согласна на аборт!

Она старалась не задумываться над сокровенными причинами этого решения и со смутным чувством радости, что, вот, мол, в последний миг удалось избежать коварной ловушки, она отворила дверь гостиной и улыбнулась дочке, но в ту же минуту зазвонил телефон. Из глубины кресла протянулась рука, и Сусанна сняла трубку.

— Привет, папка! — весело проговорила она. — Как поживаешь? — И дурашливо рассмеялась. — Ох, папка, какой же ты чудной! Может, маме трубку передать?

Ингер взяла трубку; ей захотелось попросить Сусанну ненадолго выйти из комнаты. Но нельзя — это насторожило бы дочку.

— Да! — звонко бросила она в трубку и услыхала шум и одновременно музыку. Звуки из другого мира.

— Выслушай меня, Ингер. Торбен с трудом ворочал языком, не иначе как нализался. Я раздобыл деньги и адрес раздобыл, какой нужно. Скоро позвоню этому парню. Он парень что надо. Врач. Понимаешь? Тебе останется только… Алло, слушаешь меня? Молчишь почему–то… Тебе останется только сходить к нему на прием. Словом, все в полном порядке.

Не сводя глаз с дочери, Ингер слушала слова мужа, и сердце у нее колотилось вовсю. Так доверительно, так весело говорил он с ней, — в точности как в былые годы, когда он, случалось, звонил домой и радостно сообщал, что удачно пристроил очередную статью. И сейчас мож но подумать, что наконец добился того, чего и сам он, и Ингер давно дожидались с нетерпением.

Сусанна перевернула страницу газеты.

— Что ж, прекрасно, — сказала Ингер каким–то не своим, словно бы залежалым голосом. Или заржавелым, что ли.

— Странно как–то ты это сказала. Мы же вроде бы договорились на этот счет, не так ли?

— Нет.

Теперь из трубки доносились лишь смех и музыка. Грудь Ингер распирал гнев, глотку сдавил жесткий узел, готовый разрядиться яростным потоком слов.

Сусанна вопросительно взглянула на мать.

— Но мы же сможем все обсудить, когда ты вернешься домой, правда ведь? — с какой–то нелепой веселостью произнесла Ингер. А сейчас, кажется, Сусанна нацелилась поговорить с тобой.

— Только не сейчас, коротко бросил Торбен. Шутливость в его голосе пропала. Черт возьми, вечно кто–то торчит рядом с тобой. Может, подъедешь сюда, в центр города? Вроде бы условились мы с тобой обо всем, да разве тебя поймезть…

Но голос его выдавал, что он вовсе не жаждет этой встречи с женой в центре города. Он же бежал от нее, бежал к другой женщине — ему бы только оправдаться перед той, другой, объяснить, почему он так долго отсутствовал.