Двое любят друг друга

— Ерунда, — устало проговорил он, ну конечно же она этого не сказала. Брось, садись, старик! Давай еще выпьем. Мой черед платить!

Досадливо поморщившись, Свендсен сел и, подперев рукой подбородок, угрюмо уставился в пустоту.

Другие посетители бара с любопытством поглядывали на их столик, и Торбену теперь хотелось только одного — как–то умиротворить приятеля. Вообще–то Свендсен, что называется, не просыхал, о чем отлично знали все копенгагенские журналисты. И все равно он приходил в ярость, если кто–то отваживался намекнуть, что он пьет, — Опалив собеседника своей открытой, чарующей улыбкой, Торбен подмигнул ему одним глазом. От этого 215 он и сам повеселел, и тоска отступила. В душе вновь забрезжила смутная надежда.

— Ладно, — сказал Свендсен, оживившись при виде полных стаканов. — Возьми себя в руки, приятель. На твоем месте я помчался бы к ней с цветами или коробкой шоколадных конфет…

— Она на службе сейчас, — прервал его Торбен и спросил себя, не спятил ли он уже: можно ли ожидать, что спасительный прием, рассчитанный на Еву, сгодится и для жены? Зря только он время тратит. И все же он остался сидеть за столиком.

— Тогда перенеси разговор на вечер. Пригласи ее в кафе. там тверди ей без умолку, как она хороша, угости ее хорошим ужином и вином…

— Не пойдет.

Торбен грустно покачал головой, а все же подумал про себя: может, в самом деле, пригласить Ингер куда–нибудь? Может, в другом месте, в каком–нибудь уютном кафе, где будут играть музыканты и выступать артисты — а уж сколько лет они с Ингер не бывали в кафе! — может, там ему удастся ее уговорить. На то надо напирать, что она так и не завершит своего образования, если родит ребенка.

— Денег у меня нет, откровенно признался он.

Свендсен знал, что у него нет денег. Но такое ведь и не скроешь от собутыльника. — Возьми ссуду в редакпии, в который раз носоветовал Свендсен.

Да, без этого так или иначе не обойтись, когда дело будет улажено, если вообще посчастливится как–то его уладить. «Спасти тонущую лодку!» — вяло подумал Торбен, но сама эта мысль была бесеильная, убогая, нелепая. Ссуду–то лишь под занавес взять можно будет. .

— Месяца три пройдет, самое меньшее, пока ссуду разрешат все инстанции, — с некоторым раздражением ответил он, — а я повешусь, если до конца недели не улажу все это.

— Зря ты трагедию из этого делаешь, — сказал Свендсен, неодобрительно наморщив нос. Еще один внебрачный ребенок — это ведь не конец света. Такое и раньше случалось. Что поделаешь, если она непременно хочет родить. Дети — это же прелесть. Твой Эрик — замечательный парнишка, Не сразу удалось мне сделать ему мат.

Волна отцовскои гордости захлестнула Торбена. Свендсен был мастер играть в`шахматы и запросто побеждал его самого. Торбен подумал: «В самом деле, зачем я так отчаянно добиваюсь аборта?» Но он прекрасно знал зачем. Потому, что ребенок помешал бы разводу. Развод… Слово это, вырвавшееся из самых сокровенных глубин сознания, испугало его. Кажется, до сей поры он ни минуты не помышлял о таком.

— Согласен, дети — прелесть.

Торбен заставил себя додумать свою мысль до конца.

— Но я хотел бы, чтобы мои потомки росли под одной крышей, — произнес он, не отводя глаз от стакана… — Понятно, отвечал Свендсен, а все же…

Он взял со стола банкноты, помахал ими, как веером, затем небрежно сунул их в карман пиджака и торжественно приподнял свой стакан.

— Может, родится мальчишка, — протянул он своим смешным писклявым тенорком, и этому–то мальчишке ты не дашь посидеть, к примеру, в здешнем баре, пить виски, поглядывать на девушек и после проводить одну из них домой. Не дашь — когда сыночку только сравняется семь — победить на шахматной доске Йохана Свендсена. Вундеркинд с непомерно большой головой… У всех вундеркиндов такие. Да что там, я словно вижу его наяву, — Свендсен мечтательно, отрешенно уставился куда–то в пространство, — этакий крошка Моцарт с влажными глазками и благородной душой, само собой унаследованной от матери. А от отца ему разве что перейдет любовь к крепким напиткам.

Против воли Торбен рассмеялся. Свендсен был заядлый шутник. Он ничего до конца не принимал всерьез, но и за шуткой его всякий раз скрывалось нечто несравнимо большее.

— Знаешь что, хватит! Я уже чувствую себя убийцей.

— А я сообщник твой, мрачно подхватил Свендсен. Ведь это я раздобыл тебе адрес врача, но вот деньги… тут он бережно погладил свой карман, — деньги я тебе уже не верну. Во всяком случае, не все. Я же должен расплатиться за наш скромный кутеж. Ты только посмотри на официанта. Он будто вновь обрел веру в человечество.

Оба взглянули на официанта, который неверно понял их взгляд: и поспешно принес им еще два стакана виски. Но они возражать не стали. .

Зловонный золотистый напиток стремительно погнал по жилам кровь, казалось, она струится под самой кожей, И мысли Торбена, блаженно–ленивые, тихо колыхались в мозгу, будто лодчонка в затоне.