Торбея направился к площади Ратуши. Стало быть, так он м сделает, завтра же пригласит Ингер в кафе или ресторан и там постарается ее переубедить. «Как же так, врач–то тебя ждет», — мысленно уже говорил он ей и думал про себя: «Эх, был бы я гипнотизером!» Ему елышался голос Свендсена: «В самую жилку, друг!» Да, вот такими словами отделываются от чужих забот, а истинной помощи не жди. Но, по крайней мере, он хоть раздобыл адрес врача. Во избежание ненужных осложнений он все же позвонит этому врачу и договорится о дне и часе приема.
Войдя сквозь вертящуюся дверь в редакционный холл, Торбен задумался о том, что, в сущности, жизнь уготовила человеку больше горя, нежели радостей, а значит, если угодно будет судьбе и Ингер, свендсеновский крошка Моцарт (и он же — гениальный шахматист) избежит опасности оказаться когда–либо в таком же отчаянном положении, в каком сейчас оказался сам Торбен.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Когда лежишь на спине, скрестив под головой руки, легко отринуть груз времени и поверить, будто во всем мире остановились часы, — лишь потому, что ты сама лежишь без движения. В эту игру Ева когда–то играла в детстве. И шаоборот, ногда кругом суета, когда сама вертишься волчком, часы иной раз затикают быстробыстро и время вскачь понесется вперед, так что тридцать минут, бывает, кам одно мгновение пролетят.
Ева смотрела на грязный потолок с паутиной в углах. Она ждала. Знакомое состояние. Торбен сказал, что нынче приедет в город рано. Обещал позвовить ей на службу, еще до ее ухода домой. Три дпя он не выходил из дома: все успокаивал свою жену. До того он ее жалел. А Еве эта жена казалась каким–то бесплотным, неживым существом. Скоро уже семь. Наверно, что–то помешало Торбену позвонить. Может, кто–то разговором его задержал или… вдруг он попал под машину? Если Торбен умрет или просто занеможет, к примеру простудится, никто Еве об этом даже ие скажет; такие вот дела. Никто ведь и вместе их не видал, за исключением того фотографа — Ева даже имени его не помнит. Мир Евы и мир Торбена… ни в чьем сознания они никак не соотносятся друг с другом. А все потому, что встретились они не так, как положено приличным людям. Ева прогуливалась по улице Вестербро в красных туфельках, про которые ее мамаша сказала, что это, мол, предел: большего бесстыдства порядочная девушка себе позволить не может. Остроносые лодочки на тоненьких, как сигарета, каблучках. Как–то раз, Возвращаясь домой с работы, они с Эллен купили себе по паре таких вот туфель. Готовясь к службе в риксдаге, Эллен изучала стенографию; она твердо решила преуспеть в жизни и ни в коем случае не остаться в материальной зависимости от мужа. Вообще–то Еве следовало бы самой догадаться, что на таких каблучках до конца улицы не дойдешь; короче, когда один из вих отвалился, какой–то господин подхватил ее под руку, не то ова бы упала. Он был настолько любезен, что проводил ее домой, и, естественно, они вдоволь посмеялись изд забавным происшествием, тем более что одна нога ев изза этого оказалась на пять сантиметров короче другой, но в эпилоге всей истории им полагалось бы распроститься друг с другом навсегда. И тогда все знакомые с сочувствием выслушали бы их рассказ о случившемся. Но вместо этого господин протянул ей свою визитную карточку и попросил как–нибудь позвонить ему в редакцию. Ей же следовало бы разорвать эту визитную карточку на клочки, а не то показать Эллен и разве что как–нибудь вечерком от скуки зайти вдвоем в телефовную будку и там уж решить, как лучше неожиданным звонком разыграть такого вот типа. Вдвоем ведь чего только не натворишь, одной ва такое нипочем не решиться. Все девушки анают: с ними ничего не приключится, если они будут держаться вместе, но все девушки только и ждут, чтобы с ними что–то приключилось.
Зачем же Ева сберегла визитную карточку? Да затем, что господин был так мил, так приветливо, весело с ней разговаривал — право, она еще никогда не встречала таких. Конечно, она позвонила ему лишь после того, как порвала с Торкилем. Торкиль был студент, учился на врача. Он был на год старше Евы, когда–то она познакомилась с ним на танцульке. Мужчине, с которым знакомишься на танцульке, — грош цена, утверждала Эллен. Господи, но где же тогда, простите, энакомиться с молодыми людьми? Может, на собраниях политических партий или на митингах?