Зеркало ванной все в пятнах, но Ева тщательно наводит перед ним красоту. Над белым воротничком платья высится прехорошенькое личико, и Ева думает: «До чего обидно — бывает, выглядишь отлично, а рядом, как вазло, никого». Сколько было таких вечеров, когда оны с Эллен уходили в город поразвлечься с тем же приятным чувством, какое владело Евой сейчас, но потом, в ярком свете огней, среди других девушек, Ева сразу как–то усыхала, бледнела, тускнела, так что никто ее даже ие замечал. Наверно, поэтому Эллен всегда зовет ее с собой. Красивые девушки часто заботятся о том, чтобы подружки ие могли их затмить.
Ева долго расчесывала волосы щеткой, пока они не затрещали, ве заблестели, и испытующе улыбнулась своему темному отражению в зеркале — улыбнулась жизни, обрушившейся на иее, как водопад, вместе со всеми уличными звуками, которых она до этои минуты даже не слышала; в сердце звенели фанфары, и победно шумела кровь. «Да, — мысленно ответила она хозяйке. Быть молодой — прекрасно!»
Она взглянула на часы. На них было чуть больше девяти.
Мягкий зеленый свет струился в кабинет, из типографии в доме напротив доносился глухой мерный стук, который, однако, не нарушал объявшей мир тишины.
Ева растерянно оглянулась вокруг — Торбен с улыбкой поймал ее взгляд. Он лежал, растянувшись на животе, и смотрел на нее.
— Ты уснула, — ласково сказал он и нежно провел пальцем по ее бровям. Ты спишь, как дитя. Даже дыхания не слышно.
— Надо было разбудить меня, — сказала Ева, — жалко попусту тратить время на сон.
Она плотно прижалась к нему, но уже не со страстью, а как–то застенчиво.
Он поцеловал ее в мочку уха.
— А я между тем дописал статью!
— Ой, можно мне ее прочитать?
Она приподнялась на диване. «Я буду первым читателем этой статьи!» — благоговейно подумала она.
— Само собой, читай, если хочешь. Только тема статьи не слишком–то занятна для молодой девушки.
Но Ева знала: Торбену приятно, что она читает все его статьи. Она не сомневалась, что его жена нисколько не интересуется его работой. Жены никогда не интересуются работой своих мужей. Евина мать тоже ведь не знает, как устроен внутри репродуктор.
Торбен склонился над своим письменным столом — Ева заметила, что ему необходимо постричься, и еще — что у него оторвалась кожаная нашлепка на локте («Он нуждается в женской заботе», — подумалось ей), а она принялась расчесывать волосы, придирчиво разглядывая свое лицо в карманном зеркальце.
Протянув ей несколько листков пожелтелой бумаги, Торбен закурил и присел на краю дивана. Пепел он стряхнул прямо на пол.
Статья была посвящена статистике самоубийств в Дании — оказывается, их случалось очень много, — и Торбен иронизировал над другой статьей, автор которой утверждал, будто повинно во всем государство всеобщего благоденствия: вроде бы по его вине все больше и больше становится самоубийств.
— Какая замечательная статья! Как это верно! — сказала Ева. Но почему ты вдруг написал о другом, не о литературе?
— А у нас в редакции всяк пишет обо всем.
Раздавив каблуком окурок, Торбен улыбнулся Еве:
— У нашего главного откроется язва желудка, если он вдруг заподозрит, что кто–то из штатных сотрудников устроил себе десятиминутную передышку.
Ева промолчала. Она увидела, что у Торбена не хватает одной пуговицы на рубашке — она ничего не могла с собой поделать, но такие вот мелочи с каждым днем все больше волновали ее.
— Ну как твоя жена, успокоилась чуть–чуть? — ивуверенио спросила Ева. Он же говорил ей, что жена вне себя, поэтому он должен сидеть дома и утешать ее. Ева представила себе рыдающее существо, в отчаянии заламывающее руки, и Торбена, нежно, как верный защитник, склонившегося к этой женщине, Торбена, обнимающего ее. Его жена!.. Интересно, любит ли она его?
— Да, — отвечал он, глядя куда–то в пространство. Надо признать, она ведет себя на редкость корректно. Но ведь ей нелегко.
В голосе его сквозила печаль.
— Скажи, а она не потребовала?..Ева осеклась, потому что закончить фразу можно было двояким способом — то ли спросить, не потребовала ли Ингер развода, а слово «развод» до сей поры в их беседах считалось запретным, то ли осведомиться, не велела ли она мужу перестать видеться с Евой.
Но Торбен избавил ее от сомнений, какой из двух вопросов задать.
— Нет, она ие потребовала развода, — раздумчиво проговорил он, словно обращаясь к самому себе, и чуть потише добавил: — Хоть, может, в этом случае я даже ве очень–то огорчился бы.
— Как так — не огорчился бы?
Сердце у Евы заколотилось быстро–быстро, и она с досадой почувствовала, как кровь приливает к щекам. Слава богу, что Торбен не глядит на нее. «Я скверный человек», сурово осудила она себя.
Рассмеявшись, Торбен повернулся к ней. Ласково потрепал ее по волосам.
— Ах ты маленькая притворщица, — сказал он, разве ты не желала бы, чтобы я тоже был свободен, как ты?
— Да, конечно, — отвечала она, не вторя, однако, его смеху. Только ты сам этого не желаешь. Ты хочешь, чтобы мы обе были при тебе.