Двое любят друг друга

Ее осенило вдруг: а ведь они сейчас будут есть и пить на деньги, что Торбен взял в долг для того самого дела. Но безотчетный страх по–прежнему не отпускал ее, он лишь перекинулся на другое. Что же будет с моим образованием, подумала Ингер, со всей моей жизнью? Дважды ведь ему не раздобыть таких денег.

Какая–то дама вдруг улыбнулась ей, и Ингер узнала в ней свою соседку, молодую женщину из соседнего дома. Она была с мужем, оба живо и непринужденно болтали, словно только что свиделись после ‘долгой разлуки. Странно, подумала Ингер, как это люди не боятся друг друга. А ведь надо бояться. Проходя мимо соседей, она любезно кивнула им, Досадуя, что Торбен, со свойственной ему неотесанностью, шагает впереди нее, тогда как тот, другой, учтиво и как–то совсем естественно пропустил вперед свою жену. Так или иначе, — Ингер отступила в сторону, пока Торбен предъявлял контролеру билеты, — его можно лишь пожалеть: он так рано лишился обоих родителей. У него совсем не осталось корней в роде. Была одна встреча с его сестрой и зятем, нестерпимо скучным, крикливым банковским служащим, но встреча эта оставила жуткий осадок; Торбен с детства завидовал сестре, а тут, не прошло и часа, как он начал ее ругать, так что та заплакала и сказала: «Жестокое у тебя сердце, мама тоже всегда это говорила!»

Жестокое сердце!..

Они шли по улице Вестербро, и на миг Ингер всей душой отдалась радости: так приятно вечером пройтись по городу! По уютному, теплому городу ее детства и юности, где каждый уголок, каждая «киношка», каждая площадь навевают воспоминания.

Было прохладно, ветер налетал коварными внезапными порывами.

Ингер хотела заговорить с мужем, хоть бы про погоду что–то сказать, но вдруг почувствовала, что слишком мала ростом, слишком мала для него, вдобавок в туфлях без каблуков. Высокий рост Торбена сильно смущал ее вначале, в ту пору, когда подобные мелочи еще значили так много. Как будто жизнь — всего лишь долгая прогулка, и муж должен быть только на полголовы выше жены. Этак пара смотрится лучше всего. А Ингер едва достает Торбену до плеча — надо бы надеть туфли на высоких каблуках, но в них так холодно. В юности у нее вечно зябли пальцы ног. А станешь постарше, и с какого–то дня ты уже не согласна мерзнуть — ради того лишь, чтобы казаться повыше. Интересно, какого роста та, другая женщина? Мысли Ингер птицами кружат вокруг этого загадочного силуэта и отлетают, словно ударившись о стенку. Наберись терпенья, осаживала она себя: скоро, как только Торбен захмелеет, он тебе наверняка все выложит. Кто–кто, а он не утерпит, уж это точно. Вот он шагает, наморщив лоб, погруженный в мрачные раздумья, а его замыслы, его расчеты на этот вечер (она ощущала это совершенно отчетливо} так и рвутся наружу, дрожа, словно ченец на ветру, сдерживаемый тоненькой тесемкой. Да, пожалуй, они с Торбеном не очень–то походят на супружескую пару, задумавшую поразвлечься,

Они вошли в ресторан, и не то официант, не то пикколо — одно из тех вечерних чудищ, что несут в этом мире некую таинственную, вполовину излишнюю, обязанность, — низко поклонился им и вперил взгляд в ее туфли.

Когда они сдали в гардероб пальто, Торбен, сразу оживившись, заулыбался и потер одну об другую узкие ладони. Затем он взял жену под руку, и вдвоем они вошли в просторный полупустой зал.

— Хочу бифштекс по–английски! — сказал он ей.

То были первые слова, произнесенные им за все время пути от Главного вокзала до площади Ратуши.

— Ты не забыла перед уходом протопить? ` Он бегло посмотрел на нее, оторвав взгляд от бифштекса. Чревоугодие мужа было ей противно, но что поделаешь — такой уж Торбен. Уминает мясо как человек, не евший несколько дней.

— Нет, не забыла, — отвечала она, — кто же еще это сделает, если не я?

Ингер слегка помешала ложкой спаржевый суп. Слишком уж он жирный. Уйма неприятных вкусовых ощущений нахлынула на нее, как только она взглянула на других посетителей, запятых поглощением пищи.

— Ну почему эже, неопределенно протянул Торбен, я и сам мог бы протопить, а не то — дети. И ничего бы с ними не случилось.

Ингер промолчала. Она замотила: он растерян, не знает, как справиться со случившимся. Он взвинчен и раздражен, смотрит так, что даже страшно заговорить с ним. Торбен всегда напускает на себя такой вид, когда сам боится чего–нибудь.

Она отхлебиула немного супа и огляделась вокруг. Уютно расположившись за столиками, посетители переговаривались друг с другом. С этого понедельника Ингер стало казаться, оудто жизнь всех прочих людей протекает спокойно, приятно, как поездка в удобном поезде, а стоит им встретиться с ней взглядом, и они поспешно отводят глаза, словно увидали калеку. Лицо ее лишено защитной маски. Оно ее выдает.

— Как здесь тепло, негромко заметила она и взглянула на свой полный бокал. Бутылка стояла в ведерке со льдом. Белое вино. Торбен осушил свой бокал, и официант изящным жестом снова наполнил его.

— Может, мне полегчает, если выпью вина…

Какой–то у нее тоненький, грустный голосок.